Генри Олди - Повести о карме

Только не это! Только не он! Не каонай !

У меня что, есть другой выход?

Да, есть. Повернуться и уйти.

— Мигеру, подойди. Видишь тот обрывок ткани?

— Вижу, господин.

— Что это, по-твоему?

— Обрывок ткани.

— Сам знаю! Что это за ткань, по-твоему?

— Грубая. Песочного цвета.

— Хлопок? Холстина? Шёлк?

— Не знаю, господин. Отсюда не разглядеть.

— Залезь и посмотри.

Сэки-сан, вы запретили мне лезть в это дело. Я и не лезу. Это Мигеру лезет. По моему приказу? Очень уж мне тот обрывок приглянулся. При чём здесь торговец Акайо? Пожалуй, и вовсе ни при чём. Добудет Мигеру обрывок, я обрадуюсь и дальше пойду.

Где же тут нарушение самурайского долга?

— Мне потребуется ваша помощь, господин.

Слабая надежда на то, что Мигеру справится сам, проявив навыки уличного акробата или ниндзя, облетела, как последний цвет сакуры под весенним ветром.

Я скрипнул зубами. Сцепил руки в «замок».

— Снимай обувь и становись.

Разувшись, каонай поставил мне на руки свою босую ногу. Меня передёрнуло от омерзения. Позволить безликому прикасаться к себе?! Да ещё и самому приказать ему это сделать?! До чего ты докатился, младший дознаватель Рэйден?! Теперь и за сутки в бане не отмоешься!

Безликий опёрся на моё плечо. Я начал медленно разгибаться. Спасибо сенсею Ясухиро: гонял меня, лентяя, заставлял приседать с колодой на плечах. Вот, пригодилось. Терпеть унижение довелось недолго: Мигеру дотянулся до края забора и ловко вскарабкался на гребень. Снизу я наблюдал, как он тянется к клочку, трепещущему на суку. Человек ( бывший человек! ) в рыбьей маске, лезущий на дерево — это было достойно кисти художника Макото, любителя изображать демонов, призраков и прочую нечисть. Видел я оттиски с его картин…

Всё, достал.

Очень хотелось окликнуть Мигеру, спросить, что это за ткань, но я сдержался. На дне терпения находится небо. Спустится — сам увижу. Ещё и на ощупь проверю.

Мигеру сунул добычу не в рукав, а за пазуху. Вот же! Варвар, что с него взять. Однако с возвращением на землю у каонай вышла заминка: Мигеру за что-то зацепился.

— Тут крюк, — сообщил безликий, когда ему наконец удалось освободиться.

— Какой ещё крюк?!

— Медный, господин. Грязный, нечищеный. Зелёный весь.

— Где ты его нашёл?

— В дереве, господин. Кто-то вбил его в дерево. Хорошо вбил…

Он присмотрелся:

— Вот ещё один. И ещё…

— Ещё крюки?

— Да, господин. Один в дереве, два в заборе, на самом верху.

— Ладно, слезай.

Спустился он, к счастью, сам, без моей помощи. Я забрал у него клочок ткани, помял в пальцах, разглядывая и так, и сяк, и на просвет. Сомнений не осталось: это был обрывок плотной грязно-жёлтой холстины. Такая обычно идёт на дешёвые куртки для простолюдинов.

Клок куртки. Крюки.

Да, Сэки-сан. Вы совершенно правы. Мне самое время встретиться с досином Хизэши.

— А скажите-ка мне, Хизэши-сан…

Досин кивнул: слушаю, мол.

Лапшичная стала нашей военной ставкой. Если я приходил, а Хизэши не было, хозяин Ючи мигом гнал слугу на поиски — и не успевал я расправиться с плошкой гречневой лапши, как слуга возвращался с досином. Не знаю, видел ли Хизэши в услугах, которые он оказывал мне, способ продвинуться по службе — или его забавляли беседы с молодым дознавателем, чем-то напоминавшим самого Хизэши в юности.

Так или иначе, денег ему я не предлагал, а он в свою очередь не намекал мне на необходимость оплачивать помощь и сведения. Такое отношение располагало к откровенности. Вот и сейчас: сперва я поведал Хизэши историю гнусного налёта на мой дом, а потом перешёл к главному, что тревожило меня после визита в логово Тридцати Тигров.

— Вот вы здесь седьмой год. Всё знаете, всех знаете. Чей это дом примыкает к переулку Сандзютора? Забор помните? Дикую грушу? Кто там живёт, за забором?

— Хирокадзу Ютэка, судебный чиновник, — не задумываясь, ответил Хизэши. — Это его усадьба. Задами она выходит как раз к переулку. А почему вас это интересует? Хотите навестить почтенного господина Ютэку?

Я щёлкнул палочками для еды, словно муху ловил.

— Навестить? Хорошая идея.

Досин засмеялся.

— Увы, Рэйден-сан, вы опоздали. Сегодня Ютэка с семьёй уехали из города в Футодзи, любоваться осенними клёнами. Тонкой души человек, большой знаток красоты. Как сказал поэт: «Цветы — весной, кукушка — летом, осенью — луна, чистый и холодный снег — зимой!» Только у господина Ютэки осенью не луна, а клёны.

— Наверное, милостив? — предположил я. — Приговоры мягкие, а?

Хизэши расхохотался — и зашелся кашлем, поперхнувшись лапшой. Этот хохот многое сказал мне о доброй душе судебного чиновника, большого знатока красоты.

— На кого дом остался? — сменил я тему.

— На слуг, на кого ещё?

— Если позволите, — встрял хозяин Ючи, — я бы на этих слуг гнилую тыкву не оставил. Вечно они у меня толкутся. Лакают саке без удержу. Опьянеют, развесят уши и Весёлого Пса слушают. То есть, слушали, конечно. Байку за байкой: ещё, кричат, ещё! Особенно любили, когда про лихих молодцев да большую дорогу. Вот, говорили, жизнь! Не то что наша скучища… Тьфу!

Плевок Ючи только изобразил, вытянув губы трубочкой. Гоже ли плеваться там, где люди едят?

— Судебный чиновник, — повторил я. — Хирокадзу Ютэка, любитель осенних клёнов. Уехал в Футодзи. Хизэши-сан, не хотите ли со мной прогуляться? Мы хорошо проведём время, не сомневайтесь! Хорошо и с пользой.

— Куда же мы пойдём, Рэйден-сан?

Я встал:

— К торговцу Акайо. Как вам икра летучей рыбы?

Когда мы вышли на улицу, ко мне подбежал тщедушный мальчишка лет семи. Он протягивал лист бумаги, свернутый в трубку и перевязанный красным шнуром.

— Это вам, господин!

— Что это? От кого?

Нет, убежал, только пятки засверкали.

Я развернул послание. Там значилось: «Из боевого лука по мышам не стреляют!»

— Вам угрожают? — встревожился Хизэши. — Это от налётчиков?!

— Идёмте, — отмахнулся я. — Я вам всё объясню по дороге.

— Привязал?

— Ага! — донеслось сверху.

Куро-бодзу подёргал верёвку: раз, другой. Держит, умница. Сплюнув под ноги — на удачу! — он ловкой обезьяной, в два рывка, взлетел на забор. Для Куро-бодзу не составило бы труда обойтись без верёвок, но мир, как известно, полон страданий — не все в банде обладали его талантами. Кроме того, обратно пойдём с награбленным добром, и тогда уже верёвки точно окажутся кстати.

Не соврал Весёлый Пёс. Вбил крюки, как уговаривались. А тянул-то, ломался! Сказал бы сразу, остался бы при двух мизинцах. Думал, Куро-бодзу отстанет? Даст спокойно жить? Торговать в чужой лавке? Спать с чужой женой?!

Такое счастье, и без Куро-бодзу?!