Рафаэль Лафферти - Дни, полные любви и смерти. Лучшее [сборник litres]

– Даю.

– Я печатаю языком, – сказала девушка.

Арт и Джим не торопясь пошли дальше.

– А чем ты делаешь второй экземпляр? – крикнул вдруг Джим Бумер.

– Вторым языком, – ответила девушка.

Из углового дома опять грузили товар в сорокафутовый трейлер. По желобу ползли связки водопроводных труб со стенками толщиной в полдюйма и длиной футов по двадцать. Жесткие трубы двадцатифутовой длины – из семифутовой развалюшки.

– Не понимаю, как он может загружать товаром из такой маленькой лавчонки целые машины? – не унимался Слик.

– Девчонка же сказала – по заменьшенным ценам, – ответил Бумер. – Зайдем-ка в «Красный петух». Может быть, там тоже что-нибудь затевается. В этом квартале всегда хватало разных затейников.

Рассказ «Ride a Tin Can» завершен в апреле 1960 г., доработан в марте 1969 г. и опубликован в журнале «If» в апреле 1970 г. Включен в авторский сборник «Strange Doings» («Странные дела», 1972).

Переписываясь с Лафферти в ранней юности, я спросил у него, какие из собственных рассказов ему нравятся больше всего. Он назвал четыре. Три из них я уже прочитал и полюбил – «Джинни, окутанная солнцем», «Конфигурация северного берега» и «Продолжение на следующем камне». Четвертый пока не попадался мне на глаза – «Прокатись в консервной банке».

Я пошел в книжный, купил сборник «Странные дела» и прочитал рассказ.

И был страшно разочарован. И очень сильно расстроен.

Думаю, я, как обычно, ждал радостного душевного подъема. Хотел, чтобы получилось, как всегда с Лафферти: этот его апокалипсис, наполненный забавными происшествиями, в итоге всегда наполняет душу удовольствием и даже весельем. А здесь? Существа, именуемые шелни, шли навстречу своему апокалипсису – шли весело и с удовольствием…

Я захлопнул книгу с ощущением, что прочитал самую печальную историю в мире. Мне казалось, что мною манипулируют: в конце я едва не расплакался, хотя манера повествования не допускала такой реакции. И я не поверил слезам. Рассказ заставил меня разочароваться в человечестве. Я мог восхищаться этой историей, но не сумел полюбить ее и не хотел возвращаться к ней снова.

Став старше, я вернулся к рассказу и полюбил его всей душой. Полюбил за необычную структуру: три небольшие сказки, понимание которых приходит лишь в самом конце; полюбил за сотворение мира, который так и остался неочерченным полностью; полюбил за отношения между шелни и скоки, лягушками и деревьями. И за Холли Харкель, человеческую девушку, которой хватило духу быть гоблином – для того, чтобы разговаривать с гоблинами в норе под корнями дерева, а потом прокатиться, как и они, в консервной банке.

Эту историю никто, кроме Лафферти, не мог ни написать, ни даже просто вообразить. Никто не сумел бы так сдержанно и без лишних слов рассказать о боли геноцида. Я думаю: «Нет, мы не такие плохие. Мы лучше. Наверняка мы должны быть лучше, правда?» И еще я думаю: «Как же ему удалось написать такую историю? Так легко написать эту невыносимо тяжелую историю?»

Но ему удалось. Я не знаю как.

Можете плакать. Это нормально.

Я пишу об одном очень неприятном деле. Это не протест, протестовать бесполезно. Холли больше нет, а через день-два не останется и шелни, если кто-то из них вообще жив. Просто я хочу рассказать, как все произошло.

Меня зовут Винсент Ванхузер. Мне и моей коллеге Холли Харкель разрешили записать фольклор шелни и даже выделили на это деньги: за нас ходатайствовал наш координатор, старик Джон Холмберг. Это было неожиданно, потому что для меня и моих коллег Холмберг – враг номер один.

– Мы уже истратили кучу денег, чтобы записать нюансы хрюканья свиней и шорохи дождевых червей, – сказал мне Холмберг. – Записали, как пищат сотни грызунов в беличьем колесе. У нас огромные фонотеки разнообразного чириканья, кудахтанья и гоготанья птиц и псевдопернатых. Почему не пополнить каталог и голосами шелни? Лично я не верю, что их стук по корням или гудение в сушеные тыквы имеет хоть какое-то отношение к музыке. Что их песни, которые они якобы поют, содержат осмысленные слова – их там не больше, чем в скрипе несмазанных петель. Кстати, скрипы дверей, более тридцати тысяч дверей, мы тоже записали. И кое-что похлеще. Так что давайте увековечим еще и шелни, чтобы ваше навязчивое желание исполнилось. Но торопитесь, их осталось не так уж много… Да, и хочу добавить с искренним сочувствием: любой человек с внешностью мисс Харкель заслуживает исполнения самых сокровенных своих желаний. Хотя бы из простой справедливости. Что касается расходов на экспедицию, их оплатит компания – производитель готовых завтраков «Поющая свинка». Время от времени владельцев крупных компаний мучают угрызения совести, и, чтобы заглушить ее голос, они делают взнос в тот или иной фонд. Суммы, как правило, незначительные, соответствующие глубине их страданий. Но если разумно распорядиться средствами, на вашу экспедицию хватит.

Таким образом вопрос с финансированием был решен, и мы с Холли отправились в путешествие.

Надо сказать, Холли уже давно заработала себе дурную славу своими заявлениями, будто бы она понимает язык животных. А когда она объявила, что сумеет понять и шелни, негодованию коллег не было предела. Это не поддавалось никакой логике. Ведь не пострадала же репутация капитана Шарбоне, утверждавшего, что он понимает разговоры приматов на одной из планет, хотя это была явная ложь. Не пострадало и реноме Мейровича, когда тот сообщил, что видит эзотерический смысл в узорах, образуемых пометом полевок. А вот заявления гоблинолицей Холли – и не только о том, что она быстро разберется в языке шелни, но и о том, что шелни вовсе не жалкие падальщики, а чистокровные гоблины, исполняющие настоящую гоблинскую музыку и настоящие гоблинские песни, – ее заявления принимались в штыки.

Казалось, сердце и душа Холли слишком велики для ее карликового тела, а мозг – для ее курьезно маленькой головы. Думаю, именно поэтому всю ее покрывали бугры. Она состояла целиком из любви, заботы и смеха, которые так и выпирали из ее узкой фигуры. Ее уродство выглядело необычно, и, подозреваю, ей нравилось демонстрировать его миру. Она любила змей, жаб, обезьян и прочие невозвышенные виды. Изучая их, она становилась похожа на них. Превращалась в змею, когда мы наблюдали за змеями, или в жабу, когда те были объектом наших исследований. Живых существ она изучала не только снаружи, но и изнутри. И в этом тоже добивалась редкостного сходства.