Владимир Сорокин - Доктор Гарин

— Вы себя цените, однако, — улыбнулась Маша.

— Зато вы неспособны оценить мою игру! — высокомерно проговорил он и, спохватившись, добавил: — К сожалению, к сожалению! Но у вас будет такая возможность! Она уже есть! Всего за двадцать пять ахча!

— Каким образом? — Гарин курил папиросу, привычно шумно выпуская дым.

Андриянис извлёк из глубокого кармана фрачных брюк нечто похожее на штопор.

— Вот! — Он показал его. — Это метафизический отверзатель ушей. Моё изобретение. Изготовлено по чертежам, продиктованным мне голосами, — он поднял глаза к небу, — ангелов, ангелов прозрачнокрылых! Они ничего не скрыли от меня!

Маша и Гарин профессионально переглянулись.

Пианист продолжал:

— Уже второй век у человечества коллективные пробки восприятия в ушах! XX век изгадил, испохабил классическую музыку! Все эти Горовицы, Рубинштейны, Гульды ещё тогда забили, законопатили уши человечеству своей пошлостью, безвкусицей, коммерциализмом! А нынешние пианисты? Так называемая исполнительская элита! Ни одного достойного! Ни од-но-го! Сволочи, мерзавцы, подлецы!

Он затопал ножками в лакированных ботиночках.

— Всех их надо вышвырнуть на помойку за величайшее преступление против музыки! Я бы их всех растоптал, растоптал!

— Однако, голубчик, вы кровожадны, — усмехнулся Гарин.

— Когда покушаются на музыку, я готов взять в руки самую большую дубину!

— Я слушала Гульда. — Маша допила шампанское. — Он великий.

Андриянис затопал и затряс в ярости своим «штопором»:

— Дебил! Аутист! Шарлатан!

Гарин поморщился, берясь за трость:

— Любезный, это становится скучно…

Почувствовав, что слушатели собираются уходить, Андриянис вмиг успокоился, протянул им «штопор»:

— Всего двадцать пять ахча!

— За этот отверзатель ушей? — Гарин тюкнул по агрегату набалдашником трости.

— Нет, за процесс отверзания! Две минуты, и я открою вам уши, вы услышите музыку сфер и навсегда поймёте, чем шарлатан отличается от великого пианиста! У вас навсегда исчезнут пробки коллективного восприятия классики, наросшие в ушах за многие десятилетия!

— Я, пожалуй, останусь со своими пробками. — Гарин согнул руку в локте, подставляя Маше.

— Я тоже. — Маша взяла его под руку.

— Хорошо, двадцать!

— Нет, любезный.

— Пятнадцать! Всего пятнадцать!

— Оставьте наши пробки в покое. — Маша вложила монету в руку Андрияниса. — Это вам за Листа.

— Ну и убирайтесь! — злобно пропищал тот, пряча монету. — Оставайтесь глухими! Живите, не слыша музыки сфер! Потребляйте музыкальные суррогаты! Продолжайте слушать аутиста Гульда!

— Непременно продолжим.

Они двинулись по бульвару. Гарин зевнул:

— Меня от таких агрессивных пророчков сразу в сон клонит. Мда… а глазки у него субстанциальные.

— Я заметила, — вздохнула Маша. — Таких сейчас всё больше и больше.

— Глаз?

— И глаз, и людей.

— Субстанциальность в мире накапливается сама по себе. Как снежная лавина.

— Да! И в один прекрасный весенний солнечный день она…

— Именно! В связи с этим, Маша, не завалиться ли нам в постель с бутылочкой доброго и совершенно несубстанциального бордо?

— Гарин, как же я вас люблю!

Вскоре нагая Маша, желанно поводя худыми плечами, уже сидела на Гарине, распростёртом поперёк двуспальной кровати в номере «Белой улитки».

В широкой и чистой постели под разговоры о ближайшем будущем распили бутылку бордо.

Маша заснула. Гарин бесцельно пошарил в сети, потрогал коллег, в сотый раз безнадёжно поискал Надин, затем вошёл в будни разрушенного санатория. Возле частично рухнувшего, до слёз знакомого здания стояли два танка, а на упавшем каштане, под которым в жаркие дни Гарин так любил сиживать в шезлонге, теперь восседали казахские танкисты и ели консервы из банок. Гарин приблизил изображение: на банках светилась красная корова и были китайские надписи. Он со вздохом отложил FF40, взял купленную Машей книжку, полистал, рассматривая картинки. И заглянул в конец сказки «Деревянное масло»:

— Одноглазая сзади! Берегись! — завопил петух из сетки, и Мартин прыгнул со ступеньки на пол, к отлетевшей шпаге.

Кирстен тем временем бросила серебряную паутинку на золотой орех, и он исчез. Мерзкий рот одноглазой крысы злобно ощерился жёлтыми зубами:

— Грейзи-фрейзи! Вы решили поиграть со мной в жмурки, глупые воришки? Теперь вам не уйти!

Крыса бросилась на Кирстен, но та чудом увернулась и спряталась за совком и веником. Одноглазая отшвырнула веник и встала перед совком.

— Тебе не скрыться, воровка!

Когтистые сильные лапы крысы схватили совок и легко отшвырнули его. Перед ней стояла безоружная Кирстен, вжавшись в грязный кирпичный угол.

Крыса присела на задние лапы, чтобы прыгнуть на девочку, но тут сзади раздался голос Мартина:

— Отойди от неё, мерзкая тварь!

Одноглазая обернулась — и увидела Мартина со шпагой в руке. Он был ровно в два раза меньше серой разбойницы.

— Ты угрожаешь мне? — злобно усмехнулась крыса. — Глупец! Так и быть, сперва я разорву глотку тебе, а потом разделаюсь и с твоей сестричкой!

Крыса бросилась на Мартина. Но не успели её когтистые лапы схватить мальчика, как его шпага пронзила крысу. Издав хриплый писк, та рухнула навзничь и после недолгих конвульсий затихла.

— Харурах! — радостно закричал петух, высунув голову из сетки. — Наша взяла! Молодец, Мартин!

Кирстен бросилась к брату и радостно обняла его:

— Мы спасены!

— Бежим к шкафу! Надо достать бутылочку!

— Харурах! А меня забыли? — закричал петух.

Мартин подбежал к нему, но сетка висела слишком высоко.

— Кирстен, подсади меня! — попросил мальчик.

Сестра помогла ему вскарабкаться на табуретку. Мартин перерубил шпагой верёвку, и сетка с петухом упала на пол. Вдвоём они стали рвать и резать сетку, пока не освободили Красного Гребешка.

— Харурах! — радостно пропел тот. — Свобода!

Дети подбежали к старому шкафу и с трудом отворили тяжёлую дверцу. Заветная бутылочка с деревянным маслом стояла на второй полке. Мартин встал петуху на спину, Кирстен влезла брату на плечи, дотянулась до бутылочки, сняла её с полки.

Но не успел петух прокричать своё радостное «харурах!», как заскрежетал дверной замок: возвращались Бородатый и Одноногий!

— Мы пропали! — прошептала Кирстен, прижимая к груди заветную бутылочку.

— Форточка! Она открыта! — заметил Мартин и вспрыгнул петуху на спину.

Кирстен с бутылочкой последовала за братом.

— Выноси, Красный Гребешок! — шепнул Мартин петуху в ухо, обнимая его за шею. — Выноси, или нам всем конец!