Владимир Сорокин - Доктор Гарин

Крестьяне стали нехотя переговариваться. Видно, что большинство из них не хотело портить отношений со старостой.

— И впрямь дрочат твои сыны по ночам на тайских принцесс? — спросила барыня.

— Барыня, голубушка, да они и слова такого не знают! — Порфишка прижал к груди пухлые руки.

— Невинны они, барыня! — забормотала полная жена Порфишки.

— Где они?

Трое сыновей Порфишки вышли вперёд. Это были рослые погодки, пятнадцати, четырнадцати и тринадцати лет.

— Дрочите по ночам? — спросила их барыня.

Они отрицательно замотали головами.

— Они правши у вас?

— Правши, барыня, — ответил Порфишка.

— А ну, ребята, вытяните вперёд правые руки ваши!

Мальчики повиновались.

— Так, большие пальцы внизу, стало быть, дрочево им уже знакомо, — заключила барыня, приглядываясь к вытянутым рукам мальчиков и отмахиваясь веткой от мух. — А теперь спускайте штаны, поднимите рубахи да покажите ваши уды.

Мальчики повиновались.

«Вполне, надо сказать, приличные инструменты у ребятни…»

— По всему видать, накачали они свои хоботки в тайских пузырях, — заключила барыня. — Скоро не токмо на девок, а и на баб полезут!

Крестьяне засмеялись.

— В общем, так. Всем троим по двадцать розог, на Порфишку оброк: три ведра мёда, по ведру за каждого обормота. Влипарку у него сыскать, отобрать и мне доставить.

Она шлёпнула битюга веткой, толпа расступилась.

«А Матрёшка опытна не только в крестьянских делах… Сначала мне показалось, что она глупее… Обманчиво первое впечатление! Хотя большие пальцы — это небесспорно…»

Гарин толкнул пятками свою кобылу.

После Вощина поехали логом. Он протянулся между двух больших холмов, поросших молодым ельником. Над одним из холмов кружили три ястреба.

— Когда я родителей похоронила и решила всё ими нажитое в имение вложить, чтоб в нём навечно осесть, подумала сперва про новгородское царство. У них дворянство тоже покупное, да недорогое, привилеи разные, царь новодворцам благоволит, так это и понятно: доход в казну. Богаты они, с Европой дружат-торгуют. Дубина атомная есть. Да и от Китая они подальше, поспокойней там.

— Там рядом Московия, тоже не подарок.

— Верно, доктор!

— Московиты коварны, Матрёна Саввишна. У них давно уже на яды опора, а не на дубину атомную.

— Вот! Умный вы человек, доктор! Я как узнала про ядовитых мух, которых московиты взялись разводить да на соседей напускать, так сомнения меня взяли. Это ж надо — мухи ядовитыя! Стало быть, прикуплю я там имение с людьми, обустроюсь, сяду на веранде чайку попить, а ядовитая муха мне на шею присядет, куснёт и… всё! Враз конец всему благополучию.

— Вполне современный пруэс.

— И выбрала я местечко здесь. Тут хоть Китай недалеча, да ядовитых мух нет.

— Зато казахи теперь беспокоят.

— Откупимся! — махнула она веткой. — А я вот, доктор, подумывала про московитов: отчего они так на всех озлоблены? И поняла отчего.

— И отчего же? — Гарин, щурясь, следил за плавными кругами ястребов.

— Недостаточны они.

— Возможно… Я там давно не был.

— А я сроду не была, да и не хочу.

Малеевка встретила плохой, разбитой дорогой и шумом драки.

— Что такое? — нахмурилась барыня, шлёпнув битюга.

Он пошёл резвей.

Въехали на широкий деревенский большак, по краям которого стояли пять изб слева и шесть справа. Огромная лужа раскинулась посередине деревни. В луже лежали две свиньи. Прямо за лужей толпилось всё население Малеевки, оттуда слышались ругань и оплеухи. Крестьяне смотрели на драку, стоя спинами к подъезжающим. Гарин остановил свою кобылу перед лужей, но Матрёна Саввишна смело въехала в неё; красивые, мохнатые белые бабки коня провалились в грязь, громко зачавкали. Свиньи с хрюканьем заворочались, вскочили и, взвизгнув, бросились в сторону от гиганта-битюга. Эти звуки заставили некоторых крестьян обернуться. Гарин тоже пустил кобылу в лужу, и она тяжело пошла, проваливаясь по колено.

— И кто тут у нас драться вздумал? — громко спросила помещица, выезжая из лужи на толпу.

Малеевцы шарахнулись, расступаясь. Но драка не прекратилась. Барыня натянула повод битюга, и он, всхрапнув, остановился прямо перед дерущимися. Их было трое — мужик с окровавленным лицом, клочной бородой и в сильно порванной рубахе, седобородый лысоватый старик и толстая баба. Старик и баба били мужика смертным боем, он яростно отбивался. Прямо на большаке лежала шарошка — небольшой шар, продуцирующий голограммы. Судя по всему, дрались из-за него. Вокруг шарошки клубилась голограмма с закольцованным сюжетом: жених и невеста входят в спальню, жених снимает фату и венок, раздевает невесту, раздевается сам, они ложатся в постель и занимаются любовью; в это время из-под кровати высовывается рука с резиновой грушей и аккуратно прыскает кровью молодым в постель; утро, та самая толстая баба, улыбаясь, выходит на крыльцо дома и показывает односельчанам простыню со следами крови.

«Невинность… старая деревенская тема…»

— Шаромыжник! Охальник! — истошно вопила баба, нанося мужику беспорядочные удары.

— Лгунья! Блядская мать! — выкрикивал мужик, отбиваясь.

Старик ничего не кричал, а просто бил — сильно и точно.

— Пожа-а-р!! — выкрикнула барыня так, что все вздрогнули, а дерущиеся остановились и уставились на неё.

— Эдак вы меня встречать решили?

Крестьяне, стряхнув оторопь от внезапного явления госпожи, поклонились. Поклонились и дерущиеся.

— Хороши! — покачала головой барыня. — Другого дня не нашли для драки?

Толстая баба кинулась перед битюгом на колени:

— Барыня, голубушка, заступись за вдовицу! Опозорил он доченьку мою на всю деревню! Возвёл напраслину! Невинна она! Богом клянусь, что невинна!

Баба истово закрестилась.

— Твоя дочь — блядь подзаборная, она с Сенькой Митрохиным в лопухах тёрлась, с Санькой Корнем в лес на поёбку бегала! — загудел мужик, утирая кровь с разбитого лица.

— Ах ты паскудник, мать твоя раскурица… — замахнулся было старик, но барыня предостерегающе подняла ветку.

— Ты кто? — спросила она старика.

— Папаша ейный я. — Старик указал обеими руками на бабу. — Обидел её Ермолай, опозорил. Девка-то её в горячке от расстройства слегла.

— А ну, поднесите поближе. — Барыня указала веткой на шарошку.

Ей поднесли с поклоном. Она посмотрела сюжет, вздохнула с недовольством:

— Это правда?

— Правда, барыня! — прогудел мужик.

— Залепуха это, барыня! Подделка! — в один голос закричали старик и баба.

— А как народ думает? — Барыня обвела толпу своими глазками. — Правда или подделка?

— Правда! Залепуха! — послышались разные голоса.

Подождав, пока толпа успокоится, барыня задумалась ненадолго, затем произнесла: