Владимир Сорокин - Доктор Гарин

— Не надо! Это же сокровище, уникум!

— Заберите её себе, доктор.

— Зачем же! Я бы на вашем месте сделал из неё кулон и носил бы.

— Кулон?

— Да, да, сударыня, кулон! Красиво будет смотреться.

Её глазки заморгали, маленькие губы совсем сжались, и она разрыдалась. Гарин не ожидал такого. С жемчужиной в руках он уставился на Матрёшку. Голая, огромная, она стояла и рыдала, прижав ладони к вздрагивающей груди. В ней вдруг проступило бабье, беспомощное. И местами уже дряблый живот, и тёмный треугольник паха, и столбы ног с лиловыми прожилками, и гигантские пальцы этих ног с огромными, но неровными, ломающимися ногтями вызвали у Гарина жалость. Он шагнул к ней и положил руку на её бедро:

— Сударыня, успокойтесь… всё позади.

— Чево позади? Че-во поз-з-ади?! Мне тридцать шесть годков, а я до сих п-пор без м-му-жень-ка-а-а-а! — завыла она совсем по-бабьи.

Гарин не любил женских слёз, они лишали его внутреннего равновесия.

— Послушайте, у вас же всё впереди.

— Чево впереди? Чево впе-е-реди?! Гроб да моги-и-ила, вот чево впе-ре-д-и-и-и!

Гарин вдруг представил её огромный гроб.

«С эту кровать…»

Схватившись за лицо, она тяжко рухнула на колени и опустилась на пол. Гарин попятился.

— Хос-с-споди! Да за што ж мне это всё-ё-ё-ё-ё?! — взвыла она и затряслась в рыданиях так, что всё вокруг задрожало, словно началось землетрясение.

Гарин оторопел. Но быстро взял себя в руки.

— Молчать!! — выкрикнул он с такой силой, что пенсне слетело с его носа и закачалось на цепочке. — Да как вы смеете?!

Она смолкла. Держа себя за красные щёки, уставилась на него мокрыми, но всё равно матовыми глазками.

— Как смеете вы, сударыня, гневить Бога?!

Она смотрела на Гарина. Даже сидя на полу, она была выше его. Золотое пенсне раскачивалось, словно маятник.

— Господь, безмерный в милости своей, послал вам врача, который избавил вас от многолетнего недуга! У вас начинается новая, счастливая жизнь! Вы молоды, красивы, богаты, а теперь ещё и здоровы! Впереди у вас новая, большая любовь, замужество, рождение детей, полноценная семейная жизнь! Не будьте же дурой, чёрт побери!! Вместо того чтобы выть о прошлом, встаньте на колени, возблагодарите Бога и возрадуйтесь настоящему!

Она смотрела на Гарина, словно увидала его впервые. Он же бросил жемчужину на кровать, отошёл к окну и уставился на реку, сцепив руки за спиной.

Матрёна Саввишна тяжко выдохнула. Встала на колени, перекрестилась на иконостас.

— Слава тебе, Господи, — произнесла она и ударила лбом в пол.

Гарин смотрел на реку, по которой плыла баржа, гружённая песком.

«Покурить…»

Он покачался на ногах. Сзади послышался скрип половиц, шуршание шёлка. И вдруг Гарина мягко взяли за правую руку. Он обернулся. Стоя перед ним в халате, придерживая тяжёлую косу, она склонилась и поцеловала его в плечо.

Он не нашёлся, что сказать.

— Спасибо вам, доктор, — произнесла она.

— Я слышал, у вас сегодня банный день? — спросил он.

— Да, — выдохнула она и устало, с облегчением улыбнулась. — Банька наша уютна.

После обеда Гарин хорошо выспался, а к шести часам его пригласили в баню. Раздевшись в огромном предбаннике, сняв пенсне, он вошёл в парную. Шестеро Матрёшкиных молодцов в тазобедренных повязках исполняли роли банщиков. В парной всё было для Матрёшки и всё по её размеру: мощная каменка с внушительными булыжниками, огромный полок с деревянной лошадиной головой, гигантские липовые шайки и ковши, копна мочала, куски лавандового и розового мыла, напоминающие жернова, веники, связанные из молоденьких берёз.

Но пар в парной стоял несильный.

Гарин потерялся в таком пространстве и осторожно присел на край скамьи.

«Первый раз в бане великанши…»

— Доктор, вас сперва попарить или помыть? — спросил широколицый приветливый Епишка.

— Сперва выпари, братец.

— Извольте! — Епишка пригласительно указал рукой на единственный гигантский полок с лошадиной головой.

Гарин влез на него и лёг с края. Епишка взял огромный веник, обмакнул в шайку, тряхнул им над каменкой. Булыжники зашипели. Епишка умело потряс распаренным веником сперва над ногами Гарина, а потом над ягодицами, спиной и головой. Веник вернулся к ногам, пошебуршил по ним, отпрянул и стал хлестать. Епишка знал своё дело. Мягкие удары берёзовых горячих листьев медленной лавиной двинулись от ног к спине.

«Как это вовремя… после всего… и как хорошо…»

Гарин закрыл глаза и отдался венику. Удары текли мягко, сочно, накатывали морским прибоем от ног к спине и возвращались к пяткам, с оттяжкой проходясь по ним.

«Баня и сон… сон и баня… позволяют забыть о сумасшедшем мире… о сумасшедшем мире… где не всегда дважды два четыре… только они… нет… ещё близость с любимым человеком… Маша… ммм… где ты…»

Гарин застонал.

«Она не могла погибнуть… не потому что не могла по определению… а потому что… потому что просто не могла… ну вот не могла, и всё… просто не могла… а почему не могла… потому что я люблю её… потому что она не одна… она не одна в этом мире… поэтому и не могла… это просто… если человек один… он готов к катапульте в другой мир… а если он не один… он ещё не готов… тот, кто один, готов… а тот, кто не один, не готов… это сильнее слов… это высший покров… и это аксиома… потому что здесь мы все здесь дома…»

Удары веника стали крепнуть и сотрясать тело доктора всё сильнее. Это уже был не морской прибой, а грозный натиск океанских волн. Они обрушивались на тело Гарина всё яростней. Он вцепился в полок руками.

— Полегче, Епишка! — раздался знакомый голос.

Гарин открыл глаза. Голая Матрёшка стояла в парной. В клубах пара, с распущенными волосами она была прекрасна и величественна.

«Могучая красота…»

Гарин словно впервые увидел эту женщину. Епишка стал бить реже и деликатней. Гарин поднял голову, не в силах оторваться от Матрёшки. Без пенсне её колоссальная фигура была слегка размыта, и это делало её ещё величественней.

— Я… я занял ваше место, — пробормотал доктор.

— Лежите, не беспокойтесь! — Она присела на скамью. — Я выпарюсь после вас.

Слегка разведя колени, она откинула волосы назад, встряхнув роскошной грудью. Доктор почувствовал толчок в солнечное сплетение, и знакомая волна иголок ожила за ушами, двинулась вниз, к лопаткам. Веник Епишки затихал. Гарин поднял руку:

— Довольно!

Епишка перестал хлестать. Гарин лежал, не в силах оторвать взгляда от огромной женщины, красивой своей огромной красотою.

«А она хороша…»

— Нравится вам лошадка моя? — спросила она, покачивая коленями.

— Необычный полок, прямо скажем… — пробормотал он.

— Когда маленькой была, я сперва париться не любила, так тятя мне такой полочек сделал, чтоб я парилась. Вот, говорит, это полочек для Матрёши.