Кристина Далчер - Мастер-класс

Подойдя к лестнице, я увидела, что внизу стоит Малколм и смотрит на меня в упор.

— Одевайся, Елена. И захвати куртки Фредди и Энн, — приказал он, словно я была его юным ассистентом, которого он нанял в качестве стажера пару месяцев назад. И прежде чем я успела хоть слово вставить, прибавил: — Мы уезжаем. Прямо сейчас.

Я никогда не боялась Малколма; ему никогда не удавалось меня смутить или сбить с толку, как это легко получается у него, например, с Фредди, которая до смерти боится «папочкиного ругательного голоса». И все же я невольно прижалась к стене, руки и ноги как-то сразу ослабли, словно превратившись в некое подобие желе. Потому что голос Малколма звучал действительно пугающе в своей непреклонности.

Смешно, но ведь раньше я никогда этого даже не замечала.

— Прямо сейчас мы садимся за стол, Малколм. Моя мать приготовила обед специально для нас, и мы его съедим. — Для пущего эффекта я еще раз прибавила: — Да, прямо сейчас. — Вообще-то мне хотелось подойти к нему и выплюнуть эти слова прямо ему в лицо, однако ноги по-прежнему отказывались мне повиноваться. Временно, разумеется. А пока что я постаралась расправить плечи и гордо задрать подбородок — пусть хотя бы этот маленький жест даст ему понять, что меня нельзя заставить отступить даже в этом мексиканском противостоянии [16] Типично американское выражение, связанное с войной против Мексики. Означает дуэль, в которой три противника, и первый стреляющий имеет преимущество. .

Но это не помогло.

Малколм исчез и вскоре вновь появился, неся в охапке три куртки и три пары ботинок.

— Сегодня мы поедим дома. И завтра. И только вчетвером. — Судя по голосу, ему доставляла удовольствие подобная перспектива, и я удивилась: неужели он воображает, что я и теперь куплюсь на его дерьмовые посулы, как всегда покупалась раньше? А ведь раньше я и впрямь купилась бы. Проглотила бы и его снобизм, и его хамскую выходку по отношению к моим родителям. Проглотила бы все и не поморщилась, точно городская шлюха, продающая себя в дешевом номере за деньги, за поддержку, за одобрение.

Целую долгую минуту мы смотрели друг другу в глаза, и мне было совершенно ясно, что он все слышал, что он подслушивал , стоя под лестницей. И теперь мне ничего другого не оставалось, как взять шмотки и выйти за дверь вместе с ним, с этим моим мужем, который, как все считают, мне совершенно необходим. К которому я, однако, теперь не испытывала ничего, кроме отвращения.

Или возможен иной вариант?

Например, отказаться уехать с ним. Сойти вниз и остаться здесь, с мамой, папой и бабушкой. Попытаться открутить в обратном направлении невидимые стрелки невидимых часов. Жить той жизнью, какой я жила раньше, но по-другому, с одной лишь Фредди.

За подобными размышлениями меня и поймала Энн. И мне было достаточно ее умоляющего взгляда. Она моя дочь точно так же, как и Фредди. И я никогда не смогла бы ни разлюбить ее, ни предать.

— Что здесь происходит? — Мама подбежала к нам все еще в кухонном фартуке, испачканном мукой, которая, посверкивая, разлеталась в лучах послеполуденного солнца. Фредди, весело хихикая, тащилась за ней, уцепившись за завязки ее фартука.

До чего же я люблю, когда Фредди такая!

— Малколм хочет поехать домой, — сказала я, и Фредди тут же перестала смеяться, словно кто-то вдруг нажал на выключатель.

— Но у меня уже все готово! Я же полпалки салями нарезала! — Если, согласно Евангелию от Сандры Фишер, в нашем мире и существует настоящее зло, то оно заключается во всевозможных остатках, оказавшихся излишними; и прежде всего — в избыточном количестве холодных закусок, которые так и остались нарезанными и недоеденными. Моя мать, внучка тех, кому много лет назад довелось пережить Великую депрессию, ненавидит всякие остатки и не понимает, как это еда могла оказаться ненужной. — Останьтесь. Поешьте. А потом сразу поедете домой.

Фредди уже села на ковер, старый, потертый, выцветший, оставленный как воспоминание о самом первом доме моей матери, и еще до того, как Малколм успел открыть рот, начала привычно качаться, этими движениями как бы отбрасывая от себя враждебный окружающий мир и разрушая его, а свою боль из последних сил стараясь удержать внутри.

— Господи! — вырвалось у Малколма. — Опять?

А затем громко и ясно, этим своим ужасным наставническим голосом он прибавил нечто такое, чего даже я вообразить себе не могла:

— Вот именно поэтому ей и нужно туда поехать, Елена. У нее с головой не все в порядке.

Все мое тело и каждая конечность по отдельности откликнулись на это одновременно. Моя левая рука сама собой описала полукруг, а тело отклонилось назад без каких бы то ни было мысленных приказов. Мой рот тоже сам собой открылся и выплюнул слово «ублюдок», ударив этим словом Малколма точно так же, как и мой кулак, о крепости которого я даже и не подозревала, по собственной воле врезал ему прямо в челюсть, явно причинив боль, хоть и соскользнув немного вбок.

Малколм, не сказав ни слова, с силой пихнул мне ком из курток и обуви, и я даже слегка пошатнулась, поскольку вещи оказались довольно тяжелыми. Но все же легче той ярости, что мучительно давила мне на сердце, пытаясь вырваться наружу.

— Гребаный сукин сын! — прошипела я.

Теперь мне было совершенно ясно, что в любом случае между нами все кончено.

Мне потребовалось полчаса, чтобы надеть на Фредди куртку и ботинки.

Малколм ждал в прихожей, слегка притопывая от нетерпения ногой в элегантном ботинке итальянской фирмы «Bruno Magli» и хмуря брови. Мои родители и Энн тихо стояли в дверях гостиной, пряча встревоженные взгляды и стараясь даже не смотреть на Фредди, хотя папа каждые несколько секунд все же поворачивался в сторону Малколма и бросал на него ледяной взгляд.

— Ничего страшного, детка, все наладится, — ласково повторяла я, пытаясь одеть Фредди, но мне лишь с огромным трудом удавалось подменить этим ласковым голосом тот безобразный рев, который рвался из моей души наружу, чтобы со всей силой обрушиться на моего мужа. — Дома мы пообедаем, съедим мороженое, а потом посмотрим фильм о принцессе, хорошо?

О мороженом и принцессах я, черт побери, была способна думать в последнюю очередь. Вместо них мне все представлялись бронзовые кастеты и свирепые воительницы-амазонки.

Наконец мне кое-как удалось привести Фредди в порядок, и я сказала ей:

— А теперь поцелуй на прощанье бабушку и дедушку. — Мне очень хотелось отвести Фредди наверх, чтобы она попрощалась и со своей прабабушкой, но Малколм уже открыл входную дверь, впустив в дом струю ледяного воздуха, хотя там и без этого было весьма прохладно.

Потом пришел мой черед прощаться со всеми по очереди. Я понимала, что прощаюсь с родными не навсегда, что вскоре снова их увижу, возможно, уже в следующий уик-энд или даже раньше, поскольку при одной лишь мысли о том, чтобы провести с Малколмом хоть на секунду больше времени, чем это будет абсолютно необходимо, мой рот наполнялся горечью жгучей желчи.