Кристина Далчер - Мастер-класс

Нет, это же просто прелесть, до какой степени я ошиблась! И как же долго я этого не понимала! Да и сейчас, пожалуй, еще не до конца все поняла.

Я быстро набросила на плечи куртку, сменила мягкие шлепанцы на жесткие кожаные ботинки, воображая, что это армейская боевая обувь, которая мне необходима, чтобы всего лишь доехать до дома. Малколм, возглавляя наш печальный маленький отряд, уже двинулся к машине; следом за ним плелась Фредди, затем Энн и затем уже я.

И тут в дверях появилось некое светлое облачко, при ближайшем рассмотрении оказавшееся махровым халатом и шапкой всклокоченных седых волос. Моя бабушка.

Она чуть ли не бежала вслед за нами на своих слабых ногах, опираясь на трость, и сумела-таки дотянуться свободной рукой до моей куртки, словно вцепившись в нее когтями.

— Не отпускай ее туда, Лени! Как бы тебе ни было трудно, не позволяй ей попасть в этот… в это ужасное место. — Совсем другое слово готово было сорваться с ее губ. Еще почти целая неделя пройдет, прежде чем я пойму всю тяжесть, весь смысл того слова — ад, — которое она так и не произнесла.

— Как же я, по-твоему, должна этому противостоять? — беспомощно возразила я. — Таков закон.

И тут бабушка, крикнув Малколму, чтоб подождал — причем крикнув с такой силой, которая удивила нас всех, — притянула меня к себе и задала только один вопрос:

— Ты хочешь, чтобы Фредди оказалась в тюрьме?

— Что?!

— Ты меня слышала.

— Нет, не хочу.

Малколм, стоя у водительской дверцы, нетерпеливо посигналил. Резкий звук автомобильного сигнала странной болью отозвался во всем моем теле, и я еще раз повторила:

— Нет, не хочу.

Ома расправила костлявые плечи, чуточку приподнялась, словно готовясь к схватке, словно вдруг став девочкой в форме гитлерюгенда и собираясь командовать младшими подругами, марширующими на площади.

— Тогда ты должна отправиться вместе с ней, — быстро прошептала она и крепко поцеловала меня в губы, как целовала, когда я была ребенком.

И тут же снова раздался сердитый автомобильный гудок.

Бабуля наверняка преувеличивает, думала я, пока Малколм тащил нас всех обратно по той же извилистой дороге. Наверняка.

О государственных школах я имела представление благодаря имевшимся в кабинете у Малколма документам, а также благодаря тем фотографиям, что порой мелькали на экране телевизора во время еженедельных выступлений Мадлен Синклер. Это, конечно, не домашняя обстановка, но выглядело все вполне прилично, в помещениях было чисто, детишки улыбались, стоя рядом с «тарзанкой», прыгая в «классики» и играя в разные другие игры. Родители, приехавшие навестить учеников, расстилали на плотной зеленой траве подстилки для пикника и делали селфи с детьми, чтобы дома показать снимки бабушкам и тетушкам. Взрослые, то есть учителя, врачи и т. д., останавливались возле каждой семьи и охотно отвечали на любые вопросы.

И все же моя бабушка почему-то сравнивает наши желтые школы с нацистскими концлагерями.

На обратном пути я не сказала Малколму ни слова; мне просто нечего было ему сказать. Да и сам он, похоже, нарушать молчание не собирался. Однако именно это он и сделал и начал, разумеется, со своей обычной сентенции:

— Тебе нужно вновь сесть на поезд здравомыслия, Елена. — Он изрек это, сосредоточенно глядя прямо перед собой на двойную разделительную линию желтого цвета ( желтый автобус ! — тут же вспомнила я) и так вцепившись в руль, что косточки на тыльной стороне ладоней побелели и в полутьме салона казались светящимися. На его правой щеке расцветал багровый синяк. Но крови, к сожалению, видно не было, а мне почти хотелось, чтобы и кровь была.

— Не думаю, что я по-прежнему в восторге от твоего «поезда здравомыслия», Малколм, — сквозь стиснутые зубы процедила я. В боковое зеркало я видела на заднем сиденье Фредди, которая сосредоточенно считала телефонные столбы. Или километровые. Или еще что-то. Ну, ничего. Зато Энн убрала свой телефон и сидела молча — слушала.

Малколм в ответ лишь побарабанил по рулю кончиками пальцев. Если бы это был кто-то другой, я бы решила, что у этого человека нервный тик. Но это был именно Малколм. Малколм Фэрчайлд, PHD, гребаный доктор наук. У доктора Фэрчайлда не бывает нервного тика. Просто он заранее выстукивал по рулю те слова, которые собрался произнести.

До дома оставалось минут пятнадцать, когда мы свернули с главного шоссе, и постукивание разом прекратилось.

— Твоя бабушка очень стара и слишком склонна к преувеличениям.

— Возможно. Но я не хочу, чтобы Фредди отправили в государственную школу.

После этих слов Малколм с силой ударил по рулю ладонью, явно утратив терпение.

— Неужели ты не способна даже на секунду задуматься, как подобное нарушение правил, — он резко мотнул головой в сторону Фредди, — скажется на мне? На моей карьере?

Теперь уже и я напряженно выпрямила спину.

— Я не понимаю, Малколм, а сам-то ты способен хоть на секунду задуматься о судьбе твоей родной дочери?

— Ей это только на пользу пойдет.

— На пользу, — эхом откликается Фредди с заднего сиденья. — Мне все на пользу. Одна сплошная польза во всем. Польза, польза, польза. — Она опять умолкла и принялась считать телефонные столбы.

— Вот именно! — со значением говорит Малколм. — Теперь-то тебе ясно, что я имею в виду?

Когда Фредди было пять, мне казалось, что у нее одна из разновидностей аутизма, возможно, не слишком серьезная, но тем не менее. Она практически не способна была сосредоточить внимание на чем-то одном. После нескольких часов тестирования и консультаций, за которые пришлось уплатить не одну сотню долларов, наш педиатр только головой покачала.

— Аспергер? [17] Синдром Аспергера — общее нарушение психического развития; сюда же относится высокофункциональный аутизм. — спросила я.

— Это, пожалуй, входит в общий спектр синдрома Аспергера, но я против подобного диагноза, — сказала она. — Я бы поспорила, если бы мне принесли конверт с таким заключением.

— Но тогда что с ней не так? — спросила я. Даже сейчас мне каждый раз хочется прикусить себе язык, когда он выговаривает эти слова: не так . Словно моя дочь — это какой-то сломанный механизм, который непременно нужно починить, потому что в нем «что-то не так».

Доктор Нгуен рассмеялась, но это был добрый смех. Она посмотрела в окно, где Фредди на детской площадке увлеченно строила какую-то башню.

— Да все с ней так. Просто у нее несколько более возбудимая нервная система, чем у других детей ее возраста, потому она и склонна тревожиться. Но она очень скоро это перерастет.

— А мне — нам — не следует как-то ей помочь? — спросила я. — Дело в том, что она иногда свернется в клубок, словно от всего мира отгородилась, и молчит. Или еще повторяет разные слова. Как эхо.