Сэмюэль Дилэни - Дальгрен [litres]

– Эй! Эй, харэ! Вы послушайте! – Откровение – белокурее Тарзана (который стоял у кухонной двери и непонятно дулся), белокурый, как Зайка, – пристроился на спинке кресла, перевернул «Вести» и сдвинул цепи вбок. Цепей он носил вдвое больше остальных, сплошь латунь и медь. – «…Вчера под вечер ходили по улицам Джексона, вселяя страх в местных жителей». Как вам? Вы вчера вселяли страх в негров? А? – Кожа у него лучилась розовым – с некоторыми бледными телами так бывает от сильного мороза или сильной жары. – «…Творя акты вандализма, ущерб от каковых не представляется возможным оценить, буйная банда черной и белой молодежи, увешанной цепями, которые мы привыкли видеть на скорпионах…»

– Ничего мы не вселяли! – Денни (черная рубашка, серебристая бахрома под цепями-жилетами) сидел под стенкой. – На улице и не было, сука, никого!

– Это потому, что вы вселили в них страх, – объяснил Откровение. – Что непонятно?

– «…вломились во „Второй Сити-банк“»?..

– Ёпта, – сказал Шиллинг (одолживший у Денни одну рубашку), – мы же вчера ничего не сделали.

– Мы, блядь, банк ограбили! – возразила Накалка (конфисковавшая другую). – Как это «ничего не сделали»? Мы ограбили целый, сука, банк! – И она в восторге заломила руки.

– Бля. Банк? – переспросил Кошмар. – Круто вы поднялись, люди.

Паук, самый молодой, самый черный и самый дылда у Шкета в гнезде, привалился к стене, потирая цепи на груди, зеркаля Адама.

– «…при нынешнем положении в Беллоне ни одного участника подобного инцидента практически невозможно идентифицировать. Все имеющиеся у нас сведения поступили от людей, сидевших за прикрытыми ставнями и запертыми дверями…»

– Так и вижу, – сказал Доллар слишком громко даже в царящем веселье, – как эти мудоебы пялятся на нас в глазки́. Сидят и пялятся, сука !

– «…численность их, по разным оценкам, составляла от сорока до маловероятных плюс-минус двухсот человек…»

– То есть что, – вопросил Саламандр, удовлетворенно растягивая губы, – мы вдвадцатером нашумели так, что они решили, будто нас под двести?

Он стоял триумвиратом с Харкоттом и Флинтом; все трое, верные принципам, переодеваться не стали.

На Флинте черный виниловый жилет.

На Харкотте проектор, и шрам, и бирюзовая пряжка.

Между Харкоттом и Саламандром Шкет заметил миниатюрную девушку в бордовых джинсах. Голубая блузка очень чистая, но мятая. Девушка то и дело подносила руку к воротнику, разглаживала, осматривала себя и снова разглаживала воротник. Впервые Шкету показалось, что она красивая. Он прикинул, какой видел ее прежде и что изменилось.

– «…плюс-минус двести человек, – повторил Откровение, – что мы предпочли бы…»

– Может, это не про вас? – предположила Леди Дракон.

– А про кого?! – возмутился Жрец.

– Я так думаю, вчера банк грабили только, сука, мы!

– «…списать на нелепое преувеличение!» – и от этого Откровение так заржал, что помял газету.

– Ну мы, блядь, на тусовку пойдем уже или как? – осведомился Собор, обеими руками взявшись за косяки и всей тушей качнувшись через порог в комнату. Затем обратно. Оптические цепи блестели на оплывшей бурой шее, дважды перечеркнутой складками жира. – Чего ждем-то?

Шкет ухмыльнулся, кивнул – и изумился тишине.

– Двинули!

Следом за ним, вновь крича и хохоча, они высыпали к двери и спустились с крыльца.

Перец поспешно посторонился.

– Не передумал? – спросил Шкет.

Перец выдал свою изуродованную улыбку:

– Не, чего-то не тянет. Мне такое не по кайфу. – И стрельнул глазами прочь.

Шкет проследил за его взглядом.

Из бурлящей толпы скорпионов у крыльца за ними наблюдал Тарзан; который в омерзении потряс головой и отвернулся.

– Ты на Тарзана не смотри, эй. Хочешь пойти – иди, – вдруг озлился Шкет. – Я на него мигом всадников апокалипсиса, – он кивнул на Саламандра и его антураж, – напущу, он и не вспомнит, – Шкет чуть не произнес: как его зовут , – чем ты ему не угодил.

– Не, – сказал Перец. – Не, не в том дело. Я просто буду как… Я, это, вина хотел прихватить. И может, к Зайке заглянуть. Я Зайку не видел черт-те сколько. Она чокнутая, знаешь? Натуральный псих. Но она хороший парень.

– Ладно, – улыбнулся ему Шкет. – Валяй.

– Слышь… – сказал Перец ему в спину, – хорошо тебе повеселиться…

– Ой, эй!.. Эй!.. Пошли, ну? – закричал кто-то в толпе, едва туда сошел Шкет.

Все двинули по проулку.

– Куда? – окликнул Кошмар поверх роя черных голов, в которых – лимоном, кумкватом и одуванчиком среди слив – торчали головы соответственно Тарзана, Саламандра и Откровения.

– Туда. Зайдем кое за кем.

Дым инкапсулировал фонарь на углу в гигантскую жемчужину.

– Елки-палки! – Кто-то закашлялся. – Как вы это терпите, народ!

(Шкет ее не разглядел – от крылечного фонаря они уже отошли.)

– Да ты просто здесь недавно, слышь! Скоро иначе и дышать не сможешь!

– Включите кто-нибудь, сука, огни! – крикнул Шкет, нашаривая проектор на груди. – Темно же, ну?

Впереди воссиял нефритом дракон Леди Дракон. Мглистым полусветом вспыхнули и закачались богомол и гриффон.

Задрав жвала выше Шкета, мигнул паук цвета индиго – мигнул разок, высветив голову Саламандра, и набрал полную мощь, точно припоздавший неон.

Флинт исчез внутри своего тритона.

Жук Харкотта заблестел бутылочным стеклом.

Кошмар обернулся к Шкету, улыбнулся:

– Огненно у тебя нынче, Шкет, – и растворился во вспышке под задранными хелицерами.

В дыму пластмассовые цвета подернулись опалом.

Павлин (это Потрошитель), мантикора и игуанодон; призрачный зверинец свернул на проспект.

– Ланья точно живет здесь? – спросил Шкет у Денни; остальные толклись у крыльца.

– Ага, – ответил тот. – Ага! Точно здесь, звони.

Шкет позвонил. Спустя мгновенья – раздались шаги (и он услышал, как в глазке кто-то сказал: «Ой, мамочки…») – она открыла дверь и серебром вытекла в дымный свет.

– Ё-о-олки! – одобрительно сказал Ворон у Шкета за спиной.

Ланья прикрыла глаза ладонью, оглядела собрание, сказала:

– Господи боже! – и расхохоталась.

Следом за ней опасливо выступила мадам Браун в чем-то синем и строгом. Рассеянный свет придал одутловатому лицу морщин и чрезмерного макияжа, какие Шкет прежде видел при свечах. Волосы вновь окрасились резкой хной. Шея слишком щедро обмотана кольцами оптических подвесок – хотя ровно столько же цепей мадам Браун носила с дневными бурыми и бежевыми оттенками.

Мюриэл разок гавкнула, скакнула вперед, но дальше длины поводка не дотянулась.

– Ой, да оставь ты ее дома, – взмолилась Ланья. – Смотри, какой у нас эскорт. С нами ничего…

– Шкет не против, если Мюриэл тоже пойдет; да, Шкет? Вы говорили, у Роджера большие сады. Она будет паинькой.