Фриц Лейбер - Корабль отплывает в полночь

Женщина наблюдала за мной.

– Можешь называть ее орденом предателей, – предложила она, – если тебе так больше нравится.

– Ну, по крайней мере, ты не пытаешься представить твою организацию лучше, чем она есть. – Ничего другого я не смог придумать.

Женщина покачала головой:

– По-настоящему крупные организации в этом не нуждаются. Никто не знает, на правильной ли стороне он родился – или возродился. Он знает лишь, что это его сторона, и, пока живет и служит, старается выяснить о ней побольше и составить собственное мнение.

– Ты говоришь об одной стороне, – сказал я, – а есть еще и другая?

– Не будем сейчас об этом, – ответила она. – Но если однажды встретишь человека, у которого на лбу печать «З», – знай, это недруг, кем бы этот человек тебе ни приходился. «З» означает «Змеи».

Не знаю, почему это слово испугало меня еще сильнее, как бы кристаллизовав весь мой ужас, но именно так оно и было.

Может, просто напомнило о змеях, которые мерещатся в белой горячке? Как бы то ни было, я почувствовал, что совсем раскис от страха.

– Может, нам лучше вернуться в комнату, где ты меня нашла? – услышал я собственный голос.

Не думаю, что я на самом деле хотел вернуться. Сирены смолкли, но и в отеле, и вокруг него происходила какая-то возня. Звуки доносились из другого лифта и, похоже, с моего этажа – торопливые шаги, возбужденные голоса, и как будто что-то волокли по полу. В моем застрявшем лифте было жутко, но этот шум снаружи казался еще страшнее.

– Поздно, – заявила спутница. Она посмотрела на меня, сузив глаза. – Понимаешь, алкаш, ты все еще в той комнате. Воссоединение с собой – непростая задача. Ты бы с ней справился, если бы вернулся туда один, но в присутствии других – невозможно.

– Что ты со мной сделала? – прошептал я.

– Я воскреситель, – ответила она так же тихо. – Я вырываю тела из пространственно-временного континуума и дарю им свободу четвертого измерения. Воскресив, я изъяла тебя из твоей линии жизни близко к той точке, которую ты воспринимаешь как настоящее.

– Линия жизни? – спросил я. – Та, что на ладони?

– Это весь ты, от рождения и до смерти, – пояснила она. – Жилка, имеющая в разрезе твою форму и встроенная в пространственно-временной континуум, – я изъяла тебя оттуда. Иначе говоря, создала развилку, и ты сейчас в свободной ветке. Но другой ты, мертвый, которого все считают настоящим, бездельничает в твоей комнате вместе с другими зомби.

– Но как тебе удается изымать людей из их линии жизни? – спросил я. – Теоретически – может быть. Но в реальности…

– Это возможно, если имеются необходимые инструменты, – ответила она ровным голосом и качнула сумкой. – Кто знает, сколько агентов этим занималось… Конечно, и Змеи – с такой же легкостью, что и Пауки. И до сих пор, наверное… Не будем сейчас об этом.

– Но если ты изъяла меня из моей жизни, – сказал я, – и дала мне свободу четвертого измерения, почему мы все еще находимся в том же самом пространстве и времени? Конечно, если этот лифт не…

– Да, – подтвердила она, – мы находимся в прежнем времени и пространстве, потому что я еще не вывела тебя оттуда, и движемся сквозь них с той же привычной для тебя скоростью, как движется и тот ты, что остался в его настоящем. Но мы обладаем дополнительной степенью свободы, которая пока неощутима и неактивна. Не беспокойся, скоро я создам Дверь и мы пройдем через нее – если выдержишь испытание.

Я уже не пытался понять ее метафизику. Возможно, я застрял в лифте с сумасшедшей. Возможно, сумасшедший – я сам. Не важно. Нужно просто цепляться за что-то похожее на реальность.

– Послушай, – сказал я, – этот человек, которого я убил или оставил умирать, – он там, в комнате? Ты видела его? Или ее?

Она взглянула на меня, кивнула и осторожно ответила:

– Человек, которого ты убил или обрек на смерть, все еще в комнате.

У меня кольнуло внутри.

– Может, вернусь? Попробую воссоединиться с собой…

– Слишком поздно, – повторила она.

– Но я хочу этого, – настаивал я. – Меня тянет что-то, будто цепь, приколотая к груди.

Она нехорошо улыбнулась:

– Разумеется, тянет. Это вампир в тебе. То же самое и меня привлекло в твою комнату и привлечет любого Паука или Змею. Запах крови убитого тобой или брошенного умирать человека.

Я отшатнулся от нее:

– Почему ты все время повторяешь «или»? Я не посмотрел, но ты-то должна была увидеть. Ты должна знать. Кого я убил? И что зомби-я делает там, в этой комнате, с убитым?

– У нас сейчас на это нет времени, – сказала она, распахивая сумку. – Позже сможешь вернуться и все узнать, если пройдешь испытание.

Она извлекла из сумки бледно-серый блестящий предмет, который был похож одновременно на нож, пистолет, тонкий скипетр и изящное клеймо, особенно когда из его торца выскочила восьмиконечная звезда из серебряной проволоки.

– Испытание? – заколебался я, уставившись на странную штуковину.

– Да, чтобы определить, сможешь ли ты жить в четвертом измерении или погибнешь в нем.

Звезда начала вращаться, сначала медленно, потом все быстрее и быстрее. Вдруг застыла, но нечто – то ли какая-то ее часть, то ли созданное ею поле – продолжало вращаться, как цветовое колесо Гельмгольца, – неуловимая, сверкающая радужная спираль. Будто стало видно, как мозг кругами считывает действительность, и это испугало меня, ведь что-то ты видишь, когда начинается белая горячка.

– Закрой глаза, – велела женщина.

Я хотел убежать, хотел броситься на нее, но не посмел. Возможно, сделай я это – и что-то оборвалось бы в моем мозгу. Она придвинула спираль, и та замелькала у самых моих бровей. Я закрыл глаза.

Что-то холодное, как эфир, обожгло лоб, и я сразу почувствовал, что лечу вперед, поднимаясь и опускаясь, как на некрутых русских горках. В ушах стоял низкий пульсирующий рев.

Я открыл глаза. Иллюзия исчезла. Я неподвижно стоял в лифте и не слышал ничего, кроме шума возни, сменившего вой сирен. Моя спутница ободряюще улыбалась.

Я снова закрыл глаза и снова помчался сквозь темноту в вагончике по горкам, от которых не захватывало дух, и шум снаружи превратился чуть ли не в музыкальный рев; он то усиливался, то ослабевал. Впереди возникли туманные огни. Я скользил над улицей, мощенной булыжником, где кавалеры в плащах и широкополых шляпах, со шпагами на поясе, провожали меня понимающим взглядом, а женщины в вызывающе безвкусных платьях, метущие подолом уличную грязь, смотрели и зазывно, и презрительно.

Их поглотила мгла. Чугунные ворота с лязгом захлопнулись за мной. Появились более четкие, голубоватые пятна света. Я пролетал над полем, уставленным высокими серебристыми кораблями. Рослые, стройные мужчины и женщины в голубых и серебристых одеяниях отрывались от работы или игры и наблюдали за мной – спокойно, но не без грусти. Наконец они остались позади, и лязгнули другие ворота. На короткий миг пульсирующий шум в ушах облекся в слова: «Вот дорога странствий. Она широка…»