Фриц Лейбер - Корабль отплывает в полночь

Тем утром в спальне было темно, а во внешнем мире – тускло и бессолнечно, так что разглядеть зеркальный мир оказалось особенно непросто. Едва Гаммич поднял к нему морду, беспокойно дергая носом, и поставил передние лапы на подоконник, как по другую сторону, именно на том месте, которое обычно занимал Гаммич-двойник, появилось грязно-коричневое узкомордое существо с дикарски-низким лбом, темными, злобными косыми глазами и огромной пастью, набитой зубами-лопатами.

Гаммич чрезвычайно удивился и ужасно испугался. Он почувствовал, что хватка, удерживавшая его дух, ослабла, и непроизвольно телепортировался на три ярда назад, воспользовавшись своим умением срезать углы пространства-времени и фактически пробив тоннель в складках реальности – одной из тех возможностей, которые Кис-Кис отказывалась за ним признавать и даже Старый Конь только принимал на веру.

Затем он, не теряя ни мгновения, приподнял свой мохнатый зад, развернулся, промчался на предельной скорости вниз по лестнице, запрыгнул на диван и уставился на Гаммича-двойника в стенном зеркале, не расслабляя натянутых как струна мускулов до тех пор, пока окончательно не убедился, что остался самим собой, а не превратился в мерзкое коричневое привидение, с которым столкнулся нос к носу в окне спальни.

«Как ты думаешь, с чего это он?» – спросил Старый Конь у Кис-Кис.

Позже Гаммич узнал, что увидел белку – дикое существо, охотника за орехами, целиком принадлежащее внешнему миру (за исключением грабительских набегов на чердак), а вовсе не зеркальному. Тем не менее он сохранил яркие воспоминания о своей недолгой, но глубокой уверенности в том, что белка заняла место Гаммича-двойника, намереваясь захватить и его собственное. Он содрогался от одной лишь мысли: что произошло бы, если бы белка действительно была заинтересована в обмене духами? Очевидно, зеркала и пространства за ними, как он всегда боялся, весьма способствуют перемещению духа. Он поместил эту информацию в ящик памяти, предназначенный для опасных, захватывающих и потенциально полезных сведений, рядом с планами подъема прямо по стеклу (с помощью алмазных когтей!) и полета выше деревьев.

К тому времени он уже чувствовал, что ящики его памяти переполнены, и с нетерпением ждал момента, когда истинно богатый вкус кофе, выпитого на законных основаниях, позволит ему заговорить.

Гаммич представлял эту сцену в мельчайших подробностях: вся семья собирается на конклав за кухонным столом, Ашшурбанипал и Клеопатра почтительно наблюдают за происходящим с пола, сам он сидит совершенно прямо, легко касаясь лапами (или уже руками?) чашки из тонкого фарфора, а Старый Конь наливает в нее густой дымящийся черный напиток. Он знал, что до Великой трансформации рукой подать.

В то же время Гаммич понимал, что в семействе очень скоро случится еще одна неприятность. Ему стало ясно, что Сестренка намного старше Малыша и давно уже должна была пройти свою, не столь привлекательную, но не менее необходимую трансформацию (первая миска сырой конины вряд ли окажется такой же впечатляющей, как первая чашка кофе). Но срок давно прошел. Гаммич ощущал возрастающий страх в этом немом вампирском существе, обитавшем в теле быстро растущей девочки, внутренне подготовленной к тому, чтобы стать свирепой кошкой. Как ужасно было думать о том, что Старый Конь и Кис-Кис всю жизнь заботились об этом чудовище! Гаммич пообещал себе, что, если ему представится хоть какая-то возможность облегчить горе родителей, он не будет колебаться ни мгновения.

Однажды ночью, когда предчувствие Перемены переполняло его и стало понятно, что Великий день наступит завтра, а в доме сделалось невероятно шумно от треска и стука половиц, капанья воды из незакрытого крана и шуршания занавесок перед закрытыми окнами (многие миры духов, включая зеркальный, явно подобрались очень близко), Гаммичу представилась такая возможность.

Кис-Кис и Старый Конь погрузились в особенно крепкий сон, оба одурманенные: она – лекарством от простуды, он – виски с содовой, употребленным сверх меры (Гаммич понимал, что Старый Конь думает о Сестренке). Малыш тоже спал, но беспокойно, просыпаясь и хныча – жалюзи на окне с шумом сворачивались без всякой человеческой или кошачьей помощи, и лунный свет падал прямо в его кроватку. Гаммич нес караул перед кроваткой, с закрытыми глазами, но чрезвычайно возбужденный, мысленно устремляясь во все уголки дома и даже во внешний мир. Спать в эту самую важную из ночей было немыслимо.

И вдруг он услышал шаги, такие мягкие, что это могла быть только Клеопатра.

Нет, еще мягче: наверное, Гаммич-двойник, сбежавший из зеркального мира и теперь кравшийся к нему по темному коридору. Шерсть на спине у Гаммича встала дыбом.

Затем он уловил какое-то движение в комнате Сестренки. В своей тонкой ночной рубашке желтого цвета она казалась худой, как египетская мумия, и уверенной в себе, но кошка в ней проявлялась в эту ночь особенно сильно – пристальный прямой взгляд, чуть приоткрытый рот с изящными собачьими клыками и так далее. Если бы Кис-Кис увидела ее, то метнулась бы на поиски телефонного номера, который старательно прятала, – номера врача-специалиста. Гаммич догадался, что стал свидетелем временного нарушения законов природы, позволявшего этому созданию существовать, не обрастая шерстью и не меняя круглых зрачков на вертикальные щелки.

Он отступил в темный угол комнаты, сдерживая рычание.

Сестренка подошла к кровати и наклонилась над Малышом, закрывая его от лунного света. Сначала она просто смотрела. Потом принялась мягко царапать его щеки шляпной булавкой, которую принесла с собой, не доходя до глаз совсем чуть-чуть. Малыш проснулся и посмотрел на нее, но не заплакал. Сестренка продолжала водить булавкой, царапая кожу все глубже. Лунный свет сверкал на украшенной самоцветным камнем булавочной головке.

Гаммич понял, что столкнулся с ужасом, против которого бесполезны обычное беганье туда-сюда, шипение и даже визг. Только магия могла справиться с этими очевидно сверхъестественными проявлениями. И у него не было времени задуматься над последствиями, какой бы ясный и горький след ни оставляли они в его недремлющем сознании.

Он прыгнул в кроватку, на другую ее сторону, не издав ни звука, и впился своими золотистыми глазами в глаза Сестренки. Затем двинулся прямо к ее злобному лицу, медленно, не спеша, используя свои уникальные знания о пространстве, чтобы проходить прямо сквозь ее руки, размахивавшие булавкой. Наконец нос котенка остановился в доле дюйма от ее носа, взгляд его не дрогнул, так что она не могла отвести глаза в сторону. И тогда он без всяких сомнений швырнул свой дух в нее, словно горсть горящих стрел, и свершил Зеркальную магию.