Фриц Лейбер - Корабль отплывает в полночь

Потом, пережевав эти и другие острые темы, немного устав от предположений и домыслов, если бы разговор пошел как надо и мы ощутили в себе особую смелость, можно было бы даже рискнуть и поговорить о нашем детстве, о том, как обстояли дела до войны (хотя для этого она, пожалуй, слишком молода), – о тех мелочах, которые мы помним. Большие, важные вещи – слишком опасная тема, чтобы рисковать, но иногда и от мелких воспоминаний может скрутить так, будто ты глотнул щелока.

Но после этого не осталось бы ничего, о чем мы могли бы поговорить. То есть ничего, о чем мы рискнули бы поговорить. К примеру, сколько бы ни продолжался наш разговор, маловероятно, чтобы один из нас рассказал другому откровенно и подробно о том, как мы жили все это время, о наших способах сохранять душевное или хотя бы физическое здоровье, – это было бы слишком неосмотрительно, слишком против правил для любого участника смертельной игры. Мог ли я рассказать ей или кому-нибудь еще, как придумывал свои хитрости, как притворялся мертвым или переодевался женщиной, как сходил с тропинки перед самым наступлением темноты, делал крюк и возвращался на заранее разведанный маршрут? Мог ли я рассказать о том, как играл сам с собой в шахматы, или о бутылочке с очень горячей на вид пылью, которую я разбрасывал позади себя, чтобы напугать того, кто шел за мной следом? Черта с два я открыл бы такие тайны!

А когда закончатся все разговоры, что у нас останется? Мы забьем свои головы кучей болезненной чепухи, которую давно следовало похоронить, – бессмысленными надеждами, обрывками чужой жизни в «цивилизованных» сообществах, воспоминаниями, где не было ничего, кроме тоски, принявшей вещественную форму. Тоска лучше переносится, если служит просто размытым фоном для всего остального, а бесполезный хлам лучше выбросить в мусорный бак. О да, разговоры добавили бы несколько дней безумной страсти и призрачной безопасности, но все это – или почти все – мы могли получить и без разговоров.

Да и вообще, напряжение между нами снова ослабло, я больше не чувствовал былого недовольства. Она сменила гребень на безобидные с виду небольшие плоскогубцы и скрепляла свою прическу металлической стружкой. А я сделал вид, что любуюсь ею, и это в какой-то степени было правдой. Я пока так и не шевельнулся, чтобы одеться.

Понимаете, она действительно выглядела очень мило, когда прихорашивалась. Лицо у нее было маловыразительное, но молодое, и шрам придавал ему недостающую живинку.

Но что творится сейчас в этой голове? – спрашивал я себя. Этим утром я чувствовал себя ясновидящим, мой разум был чист, как чудом уцелевшая бутылка воды «Уайт-Рок», найденная в развороченной взрывом таверне, и ответ на вопрос пришел без всяких усилий.

Она говорила себе, что у нее снова появился подходящий мужчина, при первой встрече показавший себя парнем что надо (я мысленно похлопал себя по плечу), и что ей теперь, хотя бы на время, не придется опасаться за свою жизнь и мучиться от этой отупляющей тоски и тревоги.

Она забавлялась мыслями о том, что нашла дом и защитника, хотя прекрасно понимала, что обманывает себя, что это просто нелепые женские фантазии, но все равно радовалась.

Она оценивающе смотрела на меня, обстоятельно размышляя о том, что́ мне нравится в женщинах и пробуждает мой интерес – чтобы удерживать его так долго, как ей захочется или покажется правильным для продолжения наших отношений.

Она укоряла себя, поначалу лишь слегка, за то, что ничего не сделала для предохранения. Дело в том, что нам – вопреки всем разумным предположениям избежавшим горячей смерти благодаря непредсказуемо высокой сопротивляемости лучевой болезни – очень часто удается избежать и бесплодия. И теперь она говорила себе, что, если забеременеет, ее ожидают впереди неприятности, в которых ни одному мужчине нельзя доверять ни на секунду.

Она задумалась об этом и, будучи вполне практичной мертвоземелицей, напомнила себе, что женщины, как правило, не так порывисты, смелы и изобретательны, как мужчины, и поэтому всегда лучше нанести удар первой. Она могла решить, что я тоже умный и практичный человек, способный понять ее затруднительное положение – и поэтому еще более опасный для нее. Она чувствовала, как внутри снова начинает расти желание номер один, и теперь прикидывала, не будет ли благоразумнее обеспечить ему тепличные условия.

Вот беда ясного ума. На некоторое время начинаешь видеть вещи такими, каковы они есть на самом деле, и можешь предсказать, как они повлияют на будущее… но вдруг осознаешь, что предсказал свою жизнь на недели или даже месяцы вперед, и уже не можешь прожить этот промежуток времени, потому что представляешь его во всех подробностях. Тех, кто живет в общинах, даже цивилизованных козлов нашей искалеченной эпохи, это не слишком беспокоит – должно быть, существуют какие-то шоры, которые они получают вместе с ключами от города, – но в Мертвых землях такое случается довольно часто, и спрятаться от этого невозможно.

Я и мой ясный ум – он опять вышвырнул меня из веселых времен, превратив хорошо подготовленный роман в любовную связь на одну ночь. О да, сомнений больше не было – между мной и этой девушкой все кончено, прямо сейчас, потому что этим утром она была такой же ясновидящей и улавливала все, о чем я думал.

Плавным движением, чтобы не показаться торопливым, я присел на корточки. Она поднялась на колени еще быстрее, протянув руку к небольшому набору инструментов, которые разложила на одеяле аккуратно, как всякий хороший механик: крюк, гребень, длинная телескопическая вилка, пара других приспособлений и нож. Я сжал в кулаке край одеяла, приготовившись выдернуть его из-под нее. Она поняла, что я задумал. Наши взгляды скрестились.

У нас над головой раздался пронзительный вой – поначалу довольно громкий, но словно доносившийся из густого тумана. Сила и высота звука быстро уменьшались.

Верхняя часть остова нефтеперегонного завода по ту сторону автострады расцвела огнями святого Эльма. Она разгоралась еще дважды, так ярко, что фиолетовое пламя можно было различить на фоне янтарного дневного света.

Вой затих, но в последний момент мне, как ни странно, показалось, будто он приближается.

Любое неожиданное событие в Мертвых землях всегда оказывается угрозой, а загадочное событие – вдвойне, и эта общая угроза положила конец нашей смертельной игре. Каждый из нас снова стал для другого товарищем, на которого можно положиться в трудную минуту – по крайней мере, до тех пор, пока не миновала опасность. Не было нужды ничего говорить, в чем-то уверять друг друга, это воспринималось как данность. К тому же время поджимало. Следовало с толком потратить каждую отпущенную нам секунду, чтобы подготовиться к любому событию.