Фриц Лейбер - Корабль отплывает в полночь

Сказав это, она резко повернулась и зашагала к деревьям; пепельного цвета юбка ходила на ней ходуном. Один из придворных поспешил за ней и на ходу что-то прошептал на ухо. Но она, хоть и остановилась на мгновение, в ответ произнесла:

– Нет, Лестер, не останавливай пьесу и за мной не ходи! Нет, я же сказала: оставь меня, Лестер!

И пошла дальше, а он замер, глядя ей вслед.

Потом Сид лягнул меня, и я начала что-то произносить, а Мартин снова взял свечу и, не глядя на нее, словно в наркотическом бреду, произнес:

– В постель, в постель. Слышишь, стучат в ворота.

Елизавета появилась из-за деревьев – шла повесив голову. Отсутствовала она не больше десяти секунд. Лестер бросился навстречу, взволнованно протягивая руку.

Мартин покинул сцену, страдальчески, но негромко завывая:

– Сделанного не воротишь.

В этот момент Елизавета игривым, не лишенным презрения движением отвела руку Лестера и подняла голову. На ее лице была демоническая улыбка. Послышалось конское ржание.

Мы с Сидом на пару закончили сцену – я произносила слова машинально, они бездумно передавались с мозга на язык. И все это время я мысленно отвечала леди Макбет: «Это только ты, сестренка, считаешь, что не воротишь».

Оказавшись вне поля зрения публики, я тотчас вырвалась из хватки Сида и бросилась в гримерку, где рухнула на первый попавшийся стул; руки и голова безжизненно свисали со спинки, и я считай что вырубилась. Но это был не приступ из тех, что с мозгами набекрень, а вполне обычный обморок.

Наверно, я просидела так недолго… ну не очень долго. Со сцены доносились еле слышные звуки сражения и сигналы тревоги из последней сцены, когда появляются Брюс, Бо и Марк (который играет Малькольма – обычно основную роль Мартина) в своих доспехах для последнего акта, неся безжизненное, как мешок, тело королевы Елизаветы. Следом вышел Мартин, стягивая с себя (с такой скоростью, что полетели пуговицы) белую ночную рубаху. Я рассеянно подумала: «Ну вот, придется пришивать».

Они положили королеву на три стула, поставленные рядком, и быстро удалились. Снимая полотенце, которое съехало на талию, Мартин подошел и посмотрел на нее. Он схватил за тесьму парик, сорвал его и кинул мне.

Я не шелохнулась, и парик, ударившись о меня, свалился на пол. Я смотрела на бледное царственное лицо (безжизненные глаза уставились в потолок, рот чуть приоткрылся, из уголка свисала пенистая ниточка), на корсет в форме трубочки от мороженого, который ни разу не шелохнулся. У меня над головой пролетела синяя муха и опустилась на ее лицо.

– Мартин, – с трудом произнесла я, – мне не очень нравится то, что мы делаем.

Он повернулся ко мне; его короткие волосы стояли торчком. Мартин упер кулаки в бедра там, где кончалось трико – единственное, что на нем осталось из одежды.

– Ты ведь знала! – резко произнес он. – Знала, что соглашаешься не только на участие в спектаклях, когда сказала «считай меня членом труппы».

Словно живой сапфир, синяя муха поползла по ее верхней губе и остановилась у ниточки пены.

– Но Мартин… изменение прошлого… Вернуться в былое и убить настоящую королеву… Подменить ее двойником…

Его темные брови взлетели.

– Настоящую?.. Ты думаешь, это настоящая королева Елизавета? – Он схватил с ближайшего столика бутыль с жидкостью для снятия грима, плеснул на полотенце, испачканное краской, и, держа мертвую голову за рыжие волосы (нет, за парик, на настоящей тоже был парик), потер ей лоб.

Белила сошли, обнажилась землистого цвета кожа, а на ней – слабые очертания татуировки в виде буквы «З».

– Змея! – зашипел он. – Истребитель! Архивраг, вечный противник. Одному Богу известно, сколько раз в ходе нашей войны люди вроде королевы Елизаветы извлекались из прошлого – сначала Змеями, потом Пауками – и похищались или убивались и заменялись на других. Прежде я не участвовал в таких крупных операциях, но то, о чем я тебе сказал, известно мне абсолютно точно.

У меня голова уже трещала от боли. Я спросила:

– Если она вражеский двойник, то почему не знала, что постановка «Макбета» в ее время – анахронизм?

– Заброшенные в прошлое, чтобы только удержать ситуацию, они глупеют. Наполовину превращаются в зомби. Это ко всем относится: и к Змеям, и даже к нашим. И потом, она чуть было не догадалась два раза, когда разговаривала с Лестером.

– Мартин, – глухо проговорила я, – но если были сделаны все эти замены сначала ими, потом нами, то что же случилось с настоящей Елизаветой?

Он пожал плечами:

– Это одному Богу известно.

Я тихо спросила:

– Думаешь, Ему известно? Но может ли Он знать?

Мартин повел плечами, словно пытался сдержать дрожь.

– Послушай, Грета, – сказал он, – исказители и истребители – не мы, а Змеи. Мы восстанавливаем прошлое. Пауки пытаются сохранить все таким, каким оно было изначально. А убиваем мы только при крайней необходимости.

И тут дрожь пробрала уже меня, потому что в памяти что-то вспыхнуло и я увидела великолепный, с ножом в руке, окутанный саваном ночи, окровавленный образ моего любовника – солдата перемен, Паука Эриха фон Хохенвальда, умирающего в железных объятиях серебряного паука (или сущности в форме паука), такого же громадного, как и Эрих, – клубок из двух сплетенных тел катался по каменным ступеням Центрального парка.

Но эта вспышка не лишила меня разума, как было год назад. Точно так же не могла и черная ниточка, вырванная из моего свитера, привести к концу света. Я спросила у Мартина:

– Так говорят Змеи?

– Конечно нет! Они утверждают то же, что и мы. Но где-то в глубине души, Грета, ты должна верить. – Он подал мне средний палец.

Я не взялась за него, и Мартин резко соединил его с большим и щелкнул.

– Ты все еще переживаешь из-за этой падали! – произнес Мартин укоризненно. Он сорвал белую занавеску и набросил ее на остывающее тело. – Если уж хочешь скорбеть, то скорби по мисс Нефер! Ведь она изгнана, заточена, навсегда заперта в прошлом! Ее разум еще слабо пульсирует в черной пропасти среди мертвых и ушедших, жаждет нирваны и в то же время холит измученный клочок сознания. И все это лишь для того, чтобы не сдать позиции. Лишь для того, чтобы была казнена Мария Стюарт и сметена Армада и чтобы наступили все другие известные последствия. Елизавета Змей оставила бы Марию в живых и погубила ты Англию, а испанцы захватили бы Северную Америку вплоть до Великих Озер и Новой Скандинавии.

Он снова выставил средний палец.

– Ну ладно, ладно, – сказала я, едва прикасаясь. – Убедил.