Юрий Астров - Джинны пятой стихии [антология]

Его красное удостоверение завлаба академического института напугало еще больше, даже смотреть его не хотела. Еле-еле уговорил обследоваться, пришлось всякую наживку пробовать, а сработала самая элементарная. Как только она поняла, что надо просто приходить и спать в тепле и уюте, а за каждую ночь отвалят ей по пять рубликов, моментально согласилась. Вот только в ведомости никак не хотела расписываться, чтобы, значит, следов не оставлять… С ней, пожалуй, нужного разговора не получится.

Вторую, Евгению Алановну Бикбову, Баринов помнил плохо. С ней работала Александра Васильевна, она ее и нашла. Дама оказалась солидной и респектабельной, с высшим техническим образованием. Видимо, и по сей день работает в своем КБ, проектирует сельскохозяйственные машины типа пресс-подборщиков и сеялок-веялок. А в свободное время подрабатывает гаданием, снимает и наводит порчу, занимается приворотами, а заодно и исцеляет «от женских болезней» — вплоть до бесплодия. Особая статья — криминальные аборты без хирургического и медикаментозного вмешательства, просто словом и возложением рук. Только их она, естественно, категорически отрицала…

На обследование пошла охотно, быстро уяснив, что ничего ей за незаконное врачевание, гадание и привороты не будет.

Хваткая баба постаралась вынести для себя максимальную пользу: выпросила письмо на официальном бланке института, в котором он, Баринов, как заведующий лабораторией, доктор медицинских наук благодарит Е. А. Бикбову за «личное участие в экспериментах, направленных на изучение мозговой деятельности человека, чем принесла определенную пользу науке»… Пожалуй, и к ней, кроме вопросов, Баринов ничего не будет иметь…

Антонина Серафимовна Залыгина — доморощенная гадалка (снимала и наводила порчу, разбрасывала карты на «червовую даму» и «благородного короля», толковала сны, варила приворотные зелья, приторговывала травками, собранными в городских парках и скверах) — обладала ясным и практичным умом, несмотря на семьдесят с гаком.

«Люди любят, когда их дурят, — откровенно заявила она при самой первой встрече, сразу поняв, кто такой Баринов и что неприятностей от него ждать не надо. — Причем не забесплатно. Денег брать не будешь — никто тебе не поверит. Они думают, чем дороже — тем надёже. Я их силком не волоку, сами приходят»…

В узких кругах ее прозвали «киргизской Вангой». Держалась она со всеми надменно и отстраненно, а с клиентами разговаривала двусмысленно и намеками, порой даже грубовато, на грани хамоватости. Похоже было, что с властями отношения у нее налажены на прочной и деловой основе. Легко призналась, что никакими способностями, кроме как заморочить человеку голову, не обладает, даже гипнозом, вроде цыганок, не владеет. От платы за «ночные смены» категорически отказалась, пришлось направить ей деньги почтовым переводом. Тогда она принесла в подарок новенький дефицитный палас два на три метра, стоивший впятеро больше, чем заработала, и собственноручно постелила перед «своей» кроватью в «сонной лаборатории». Сотрудники смеялись: «Это что, баба Тоня, вроде взятки? За что, за какие такие заслуги?», а она посмотрела внимательно и строго и изрекла: «Я науку люблю. И научных людей очень даже уважаю. И потому желаю науке помочь, как могу». А у самой образование — три класса довоенные да курсы швеи-мотористки…

На нее самою Баринов не рассчитывал, надеялся на другое — людей к ней за помощью обращается много, вдруг симптомы у кого-то напомнят «эффект Афанасьевой», вдруг кто-то из ее клиентов-пациентов тоже мучается такими же непонятными снами?

Ну а Верочка Малова, хорошенькая полукровка (отец цыган, а мать русская), молоденькая «ведьмачка» из Рабочего городка, обладала несомненным даром воздействия на животных (на людей — отрицала, не признавалась, хотя о таком поговаривали). Была она замужем за разбитным и веселым парнем, который в ней души не чаял, только что на руках всюду не носил. Работал он слесарем в железнодорожном депо и каждый раз привозил ее вечерами в лабораторию на стареньком «горбатом» «запорожце», а по утрам встречал у ворот. Не из ревности, как поначалу решили, просто-напросто ни минуты не мог без нее обойтись. И она, похоже, отвечала тем же: «Мой Валечка, у моего Валечки, моему Валечке…» — не сходило у нее с языка. Завидная пара, было приятно на них смотреть…

Дар ее, как она сама была уверена, происходил от прабабки по отцовской линии, цыганки из табора, в котором Верочка лет до десяти воспитывалась.

Несмотря на молодость, она нигде не работала, занималась домашним хозяйством. Смеялась: муж, мол, жутко ревнивый, на работу не пускает!..

Хоть и слыла она среди соседей «натуральной ведьмой», никто и ни в чем ее упрекнуть не мог. Улыбчивая, доброжелательная, ничем она, кроме красоты, на гоголевскую панночку не походила.

Животные слушались ее неукоснительно — что лошади, что коровы, что собаки: по ее мысленному приказу куда надо шли, что надо делали. Даже кроликов в вольере на своем дворе она могла одномоментно поднять на задние лапы и заставить прыгать. А злейшего и свирепейшего на вид цепняка она так же мысленно принудила взять в зубы полуведерную миску-тазик, ползком принести и положить перед ногами Баринова… «Вот только кошки меня не слушаются, потому как сами ведьмы!» — пошутила она однажды в разговоре. И на овец в массе, в отаре, она воздействовать не могла. Зато, выбрав их вожака, могла повернуть его в любую сторону — без взмаха руки, без голоса! — а уж ему подчинялись и все остальные. В кошару ли, из кошары, по правильному кругу ли на пастбище — три, четыре, пять полных кругов без остановки: «Хватит, Павел Филиппович, или пусть еще кружок нарежут?»

Лечила она животных во всей округе. Здесь, на городской окраине, почти у предгорий, где можно было пасти на неудобьях скот, хозяйства держали многие. Лекарств не признавала, излечивала нашептыванием, поглаживанием, иногда приказывала поить отварами тех или иных трав, причем хозяин сам должен и травы собрать, и отвар приготовить, и животное напоить…

Никоим образом к «эффекту Афанасьевой» Малова тоже не подходила, но в ее электроэнцефалограмме тремор на каппа-ритме просматривался весьма отчетливо, вдобавок по всем параметрам был очень близок. Ближе, чем у кого бы то ни было.

Поговорить, порасспрашивать стоило, да и просто узнать, что нового, что интересного. С приятным человеком всегда приятно общаться…

А вот у Коровникова на ЭЭГ тремор вообще не просматривался, но Баринов все же включил его в список. И очень надеялся на его существенную помощь. Дело в том, что Василий Петрович, в отличие от большинства, не только не таился, сам охотно шел на контакт. Его скоросшиватель был по крайней мере впятеро толще остальных.