Сергей Синякин - Книга о странных вещах [сборник]

Днем мы работаем, вечером отправляемся в гостиницу. Мы живем в гостинице «Сакартвело», что в переводе с грузинского значит «Вся Грузия». Бреясь по утрам, видим из окна, как мотоциклист из правительственного дивизиона ГАИ прямо у гостиницы «стрижет» владельцев «Жигулей». После семи у гостиницы слышны гудки машин. Это вызывают нас. В предместьях Тбилиси есть уютные пацхи, где можно посидеть и расслабиться, попеть грузинские песни. В конце недели замечаю, что по-грузински пою уже без акцента.

Уезжаем не без сожаления. Я влюблен в Грузию. Я — кавказский пленник. Мы едем автобусом по Военно-Грузинской дороге, которая живописно вьется по ущелью вдоль Терека. Идет перегон отар, моря овец то и дело преграждают дорогу нашему автобусу, через некоторое время уже сам начинаешь чувствовать себя бараном, которого куда-то везут.

На Крестовом перевале бьет в воздух тридцатиметровая струя ледяного нарзана. Ну как не влюбиться в землю, из которой бьют струи минеральной воды!

К попам я всегда с большим уважением относился.

Они же вроде наших замполитов — всегда о душе заботятся, зовут нас в светлое заоблачное будущее. В смысле отношения к духовным нетленным ценностям попы даже повыигрышней смотрелись. У замполита настольными книгами являлись «Краткий курс истории КПСС» в очередной редакции, которая зависела всегда от взглядов здравствующего на тот момент генсека, и непреходящие труды этого самого генсека, пока они не сданы в макулатуру по причине смены ориентиров. А у попа вечные ценности не меняются — всегда под рукой Библия и распятие. И люди они приветливые, для каждого пытаются хорошее слово найти, подбодрить, хотя бы фразой: «Христос тебя спаси!» Скажут, и сразу чувствуешь — есть кому о тебе заботится, есть кому молитву во спасение вознести.

И при всем этом русский православный поп не чета разным там католикам и адвентистам седьмого дня. Он и по матушке может, когда уж совсем невмоготу станет, да и выпьет при случае, а если обстоятельства потребуют, сумеет и на гармошке сыграть и частушки смачные прогорланить. У православного попа это в крови.

Помнится, сидели мы в летнем кафе. Ну не просто сидели, с толком. Заходит поп благочинный в рясе, становится у стойки, терпеливо ждет. Терпения нашему православию не занимать. А тут как на грех бармен отлучился. Он из грузин был, тоже православный, только непоседливый.

Ну я и говорю:

— Батюшка, да подсаживайтесь к нам. Когда еще бармен этот появится. А у нас все есть, вон и колбаска нарезана!

Батюшка, не чинясь, подсаживается за наш столик. Налили мы ему. Батюшка перекрестился, хвалу Господу вознес и маханул соточку. Хорошо она ему пошла, как Господь наш Вседержатель по душе босыми ножками протопал!

Посидели, поговорили. Очень умный был батюшка и Библию хорошо знал, цитировал ее уместно.

Тут я возьми да и спроси:

— А как у нас с верой, батюшка?

Батюшка так же прямо и ответил:

— С верой все з… зашибись, сын мой. С деньгами хреново!

В другой раз был ответственным дежурным по городу. Еду на машине, смотрю, послушник из монастыря, что у кинотеатра «Родина», прямо на перекрестке болтается. Именно болтается, потому что прямо стоять у него не получается. Соблазнил его враг рода человеческого, допился послушник до положения риз. В изумленном и даже приближаемом к невменяемости состоянии стоит послушник и Бога просит, чтобы дал ему, значит, до кельи дойти. Бог его пожалел и меня на машине послал.

Глянул я на будущего попа, аж сердце зашлось. Остановился, посадил его в машину, привез на проходную. В монастыре раньше войсковая часть стояла, она к тому времени еще квартировала там, занимая часть монастырских покоев. И вот ведь какая закавыка, солдатики в общей казарме живут, а послушники — в отдельных кельях. А на проходной они двумя нарядами дежурили — одни в форме цвета хаки, другие в черных рясах.

Привез я послушника.

— Ваш? — спрашиваю.

Солдатики оживились.

— Не-е, это не наш.

Монахи с полным хладнокровием:

— Наш это! Спасибо брат, не бросил раба божьего в беде! — и с этими словами они его под руки подхватили и повели в заветную келью, дабы повинный в грехе брат отоспался и с новой силой молитве предался. Ему ведь много чего отмолить предстояло.

Смотрю я ему вслед и спрашиваю:

— А как же ему теперь после выпивки? Достанется, наверное?

— Бог простит, — говорят монахи.

И я им позавидовал. У нас ведь как? Только выпей, тут тебе и жена, и теща претензии выскажут, начальство на работе коситься станет, соседи неодобрительно шушукаться начнут. А у них только помолись, бог все грехи спишет.

Пьяный замполит чужд общественной среде. Пусть Моральный кодекс строителя коммунизма и «слизали» в свое время с заповедей Господних, но партия к своим пьющим членам довольно нетерпимо относилась. Не было у нее настоящей веры в коммунизм, потому и не занималась она всепрощенчеством. Другое дело, попы. Бог велел прощать. Они и прощали. Поэтому они могли пить сколько угодно, каждый глоток их только ближе к народу делал.

Наша беда заключалось в том, что мы утратили веру даже в порок.

О командировках в другие города можно рассказывать бесконечно.

Командировка в жизни оперативника — все равно что отпуск с оплатой проезда в оба конца, а главное, гостиницы, в которой он осуществляет свое проживание. География моих командировок охватывала и благословенные хлебосольные южные края, и загадочную Среднюю Азию, и непредсказуемый Север, и хлебосольную Украину, и флегматичную неторопливую Прибалтику даже Дальний Восток, в равной степени населенный потомками Хабарова и приветливыми узкоглазыми питомцами Поднебесной.

В Минеральные Воды мы с моим коллегой летали по делу о спекуляции обувью. Встретили нас там хорошо, работу мы выполнили быстро, настало время покидать этот гостеприимный город. Перед отъездом мы купили несколько бутылок знаменитой ставропольской настойки «Стрижемент». Сувениры и подарки родственникам лежали в сумках, которые мы с Черновым сдали в багаж, а сами сидели в салоне самолета, когда Чернов, бледнея на глазах, тихонько сказал:

— А я уголовное дело в гостинице забыл…

— Как забыл? — удивился я.

— На кровати, под матрасом, — вздохнул Чернов.

— Мухой лети, — я представил себе последствия утраты уголовного дела, когда арестант уже сидит в СИЗО, и мне стало плохо. — Давай, давай, я твои вещи к себе отвезу, а ты возвращайся за делом. Следующим рейсом прилетишь.

Чернов выскочил из ЯК-40 и побежал по взлетному полю к зданию аэропорта. Пассажиры с черной подозрительностью наблюдали за ним в иллюминаторы. Время было такое, что самолеты то и дело захватывали доморощенные террористы, а нарождающийся класс предпринимателей не гнушался взорвать самолет с конкурентом или партнером, не обращая внимания на остальных людей, опрометчиво купивших билеты на этот рейс.