Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

— Это ты зря, — лениво остерег Русской, покачиваясь на балконе в кресле-качалке. — Они ведь могут эту футболочку принять за руководство к действию. Они здесь Буша не любят, он им в Ираке сильно подгадил. Смотри, Жорик, хороший снайпер промаха не знает!

Жора самоуверенно хмыкнул и шагнул за порог номера. Впрочем, он тут же вернулся и запер дверь на ключ.

— Константиныч, — сказал он. — А как они выглядят, эти орлы, что за тобой по всему свету мотаются? Один длинный и худой, стрижка ежиком, а другой плотный такой, коренастый, да?

— Ну, — сказал Илья Константинович, чувствуя нехорошее волнение.

— Тогда у меня плохая новость, — сказал Жора. — Кажется, они тебя нашли.

Вот так и бывает — прячешься, скитаешься по белому свету, и вот, когда тебе уже кажется, что ты в относительной безопасности, смерть приходит и заглядывает тебе в глаза: как себя чувствуем? Не пора ли подумать о завещании, дорогой товарищ?

— А ты не ошибся? — слабо спросил Русской.

— Тут ошибешься! — Жора бросил на кровать расстегнутую сумку и принялся укладывать в нее вещи. — Сам слышал, они у коридорного о тебе интересовались.

— И что теперь делать? — Илья Константинович беспомощно смотрел на товарища.

— А что еще тут можно сделать? — удивился Жора. — Дергать надо!

— Мы же на шестом этаже! — вздохнул Русской.

— А простыни на что? — Жора был бодр и энергичен. — Не дрейфь, Константиныч, прорвемся!

Позолоченная ручка двери в номер пошевелилась.

— Уже! — сказал Илья Константинович. — Вот они! Поздно, Жора!

Жора уже деловито связывал разорванные простыни, предварительно скручивая куски белой ткани в тонкие жгуты.

В дверь постучали. Сначала осторожно, потом громче и требовательнее.

— С Богом! — сказал Хилькевич. — Давай, братан, я за тобой. Я им, гадам, здесь маленький сюрприз оставлю, пусть сунутся!

Илья Константинович выглянул в окно. Ох далеко была земля, ох и далеко!

— Давай, давай! — поторопил Жорик.

Сидя на корточках, он что-то привязывал к двери.

Это сверху кажется, что земля далеко. А начнешь спускаться, вот она — рядом. Веревка кончилась на уровне второго этажа, оставшийся путь Русской провел в свободном падении. Он торопливо отполз. И вовремя — сверху шумно рухнул на газон Хилькевич.

— А теперь ходу, Константиныч!

Они успели добежать до противоположной стороны улицы, и в это время в гостинице грохнуло. Из окна номера повалил черный дым, который, свившись в жгут, унесся в небеса.

— Ты что, гранату к двери привязал? — ужаснулся Русской, глядя на языки пламени, взметнувшиеся над этажом.

— Где бы я тебе ее взял? — Жора подтолкнул товарища в спину. — Иди, не останавливайся, нам еще в аэропорт надо успеть, пока местная полиция не выяснила, кто номер снимал! Не было у меня гранаты. Я бутылку с джинном привязал. Так привязал, что когда дверь открыли, пробка из кувшина просто обязана была вылететь. А все остальное он уже сам! Жалко, конечно, но своя шкурка дороже!

— Вот видишь! — непонятно за что упрекнул Русской товарища. — Слушай, а если бы он не стал жечь и разрушать? Рисковал ты, Жорочка, сильно рисковал. Он ведь запросто мог с киллерами договориться. Все-таки три желания… Как ты думаешь, какое желание у них было бы первым?

Жорик взмахом руки остановил желтое такси. Но прежде чем они в него сели, Хилькевич негромко сказал:

— Никакого риска, братан! Понимаешь, я его перед употреблением хорошенько взболтал. А хорошо взболтанный джинн ничего строить не будет и за сокровищами не полетит. Прикинь, каково жидкости в миксере! Ему было не легче. Я сразу понял, что прежде он отыграется на тех, кто окажется рядом. И тут уж, ты поверь, не до переговоров! Твоим киллерам только и оставалось, что держаться, а еще лучше бежать. Но ведь это джинн, Константиныч! Куда убежишь, если тебя начинает мочить дух огня?

Не дай вам Бог оказаться в пустыне без должной подготовки! Жара, хочется пить, кажется, что ты сидишь на раскаленной сковородке, которую сладострастно держит в руке дьявол.

— Вот невезуха, — сквозь зубы прошипел Илья Константинович, — лучше бы все тогда, в гостинице, кончилось! Пропадем мы тут, Жора!

Жора Хилькевич повел плечами.

— Не дрейфь, Констнтиныч, я тебе так скажу — холод еще хуже. Тут можно сказать — загораешь. А на севере зуб на зуб не попадает, а согреться негде. Вот это, блин, я понимаю — непруха!

— Везде хорошо, где нас нет, — философски пробормотал Русской, с вожделением представляя себе ма-аленький островок, омываемый волнами Северного Ледовитого океана.

И тут они увидели негра. Говоря политкорректно, на бархане стоял самый настоящий афроафриканец — цвета баклажана, с фиолетовым оттенком.

Афроафриканец был высокий, но худой.

Лицо его лоснилось от жары, набедренную повязку негр надел лишь ради приличия, поэтому на одетых европейцев он смотрел с жалостливой брезгливостью и недоумением. Негр покачал курчавой головой — эти белые себя не жалеют, а уж о верблюдах что тогда говорить? Нет, эти белые хуже арабов, клянусь Джабраилом!

— Опять мираж, — раздраженно сказал Жора Хилькевич и ударил по видению негра ногой, ожидая, что сейчас это изображение заструится и растает в мареве, клубящемся над раскаленным песком.

Негр обиженно взвыл.

— Живой! — удивленно сказал Илья Константинович Русской.

— Мираж, — устало и упрямо сказал Жора. — Здесь все миражи. Одни миражи. А это — говорящий мираж!

Илья Константинович с сомнением посмотрел на аборигена.

На мираж абориген явно не походил. Физиономия у него была самая что ни на есть людоедская, да и ухватки отчаянные. Обиженный подлым ударом, негр принялся проклинать непрошеных гостей, причем к проклятиям отнесся со всей обстоятельностью мусульманина и аборигена южных земель — начав с самих путешественников, он, судя по отдельным понятным этим путешественникам словам, неторопливо, но гневно перешел к их родителям, упомянул бабок с дедом и постепенно углубился в более древние времена — хорошо если не до двенадцатого колена.

— Во чешет! — с явным одобрением сказал Жора. — А ведь я ему даже между ног не попал! Прикинь, как он тогда бы выступал! Но я знаю, как с ними надо обращаться. Надо его баксом заинтересовать. Я однажды в Гарлем по ошибке забрел. Там черные отчаянные, пока я их баксами не заинтересовал, никак общего языка не могли найти. Ну, сорри, сорри, братила! — он торопливо полез в карман мокрой от пота рубашки и попытался пошелестеть свернутой купюрой. Влажная купюра шелестеть не хотела, однако негр сразу замолчал и проявил заинтересованность — даже приплюснутым носом зашевелил. Протянутая ладошка была розовой.

Жорик удовлетворенно хмыкнул и сунул негру купюру.