Сергей Синякин - Фантастическая проза. Том 2. Младенцы Медника

— Так, — грозно сказал Хоменко. — Теперь это! Почему ты жертвуешь мне пешку?

— А я ее жертвую? — удивился Гимаев.

— Конечно же нет, — Хоменко яростно дергал себя за нос. — Вскрываются линии. И ты будешь утверждать, что не помнишь партии Эйве— Боголюбов, сыгранную в двадцать восьмом году?

— Ну про Эйве я слышал, — признался Гимаев. — А кто такой Боголюбов?

Дверь с шумом распахнулась.

На пороге стоял Быков — огромный и злой. Сверкающими глазками он напоминал дикого кабана.

— Играетесь? — сказал он. — Завтра к нам гости пожалуют. Два транспортника уже вылетели.

— Шустро Академия наук подсуетилась, — удивился Хоменко. — Не ожидал от наших чиновников такой прыти!

— При чем здесь Академия наук? — зло сказал Быков. — Спецназ к нам летит. Все здесь оцепят, подполковники командовать начнут. Эх, прощай, программа!

Гимаев уже был готов рассказать товарищам о странном зеленом камне, всосавшемся у кратера в его тело, но, услышав о спецназе, промолчал. Знаем мы этих мальчиков в беретах, опомниться не успеешь, как тебя изолируют от общества. На всякий случай.

Неподвижно лежавший на постели Сударушкин неожиданно сел и стянул с головы наушники.

— Братцы, — сказал он. — Да что же это такое? У меня же ни одной записи Армстронга не было! БГ был, «Крематорий» был, ДДТ три диска имелось, Козлов с «Арсеналом»… А Луи не было. А сейчас, блин, какой диск ни включу — один Армстронг и играет. Джазовые импровизации. И такие, что в Штатах не слышали!

— Меломан, — с видимым отвращением сказал Быков.

— Погоди, погоди, — заинтересовался Хоменко. — А с чего ты взял, что это Армстронг, если такие импровизации и в Штатах не слышали?

— Штирлиц! — с презрением отозвался Сударушкин. — Что я, Армстронга от простых лабухов не отличу?

— Мудаки! — охарактеризовал спорщиков Быков и скрылся за дверью.

— А чего это он? — удивился Сударушкин, снова укладываясь на койку с явным намерением натянуть наушники и предаться любимому занятию.

— Завтра бойцы с материка прилетают, — мрачно объяснил Хоменко.

— Какие еще бойцы? — снова сел Сударушкин.

— Закаленные и тренированные, — Хоменко принялся неторопливо расставлять фигурки на доске. — Спецназ прилетает.

— Спецназ-то зачем? — удивился Сударушкин.

— А я знаю? — огрызнулся Хоменко. — Ну что за вечер!

— Я не пойму, — мучительно и задумчиво изломил бровь Сударушкин. — Ну спецназ, ну прилетает… Ты-то чего расстраиваешься?

— А то и расстраиваюсь, — Хоменко неприязненно посмотрел на соперника. — Он меня сегодня практически два раза отматил. А говорил, в шахматы не играет!

— Он? — Сударушкин сказанному не поверил.

Да что там говорить, Гимаев этому тоже не верил. Какая вертушка Фишера? Какой Эйве? И тем более к его победам не имел никакого отношения неведомый Боголюбов.

Случайность. Простая случайность, от которой не застрахованы и мастера.

Ночь спустилась на Южное полушарие стремительно.

Только что плясал болезненным румянцем закат, и вот уже нет его, лишь яркие звезды горят над безлюдным материком, выстраиваясь в легко угадываемые созвездия. Вот высветился Южный Крест, а вот распластался в темном небе Щит, пополз по своим делам Рак, выгнулся в прыжке Козерог, а чуть в стороне холодным блеском мерцают далекие Магеллановы облака. Густая тьма небес лишь оттеняла разноцветное множество ярких звезд, при взгляде на которые становилось тоскливо и печально от одной мысли, что пространство бесконечно, а Вселенная и вовсе не имеет обозримых границ.

В Антарктиде стоял полярный день. Но обитатели полярной станции спали. Как говорится, война войною, а обед — по расписанию. Тем более людям необходим здоровый сон, ведь вставать придется рано — надо будет готовить посадочную площадку для транспортных самолетов, а это нелегко — пробежка у транспортных машин достигает четырехсот тридцати метров.

И никто не видел, как строятся и идут куда-то походными колоннами пингвины — бестолково размахивая короткими крыльями, похожими на обрубки рук, переваливаясь на перепончатых лапах, галдя и переругиваясь на своем птичьем языке.

Никто не видел, как разгорается странное красноватое зарево над гладкой застывшей поверхностью озера, скрывшего в своих глубинах американскую полярную станцию.

Только звезды видели, как к ледяному материку приближаются, надсадно ревя турбинами, три огромных транспортных самолета, следующих из Западного полушария. Те самолеты, что приближались с северо-востока, видели лишь радарные станции, — эти самолеты летели в полдень и, главное, на солнечной стороне.

И неслись по ледяным пространствам огромного Южного материка два снегохода. Сразу видно было, что один из них гонится за вторым. — Диспетчер! Диспетчер! — неслись в эфир призывы со второго снегохода. — Дай координаты по спутнику! Куда они направились?

— С тобой невозможно играть! — заявил Якубович и бросил карты на стол. — Ты что, все карты помнишь?

— Да не помню я их, — сказал Гимаев искренне. — Просто везет мне, вот и все дела!

В это и сам он уже верил с трудом. То, что происходило, противоречило теории вероятности. Не мог он выигрывать постоянно. И тем не менее выигрывал.

В карты они с Якубовичем играли со скуки.

А что делать, если вокруг посты военных? Хорошо, до конфликта дело не дошло. Окрестности озера, в котором покоилась американская полярная станция, были оцеплены американцами и русским спецназом. Поначалу американцы упрямились, упирая на то, что погибли их люди, все грозило перерасти в стычку, но потом как-то уладилось. Скорее всего, дипломаты в ООН договорились. Каждое из прилетевших подразделений получило свой сектор, еще один небольшой участок охранял сводный шведско-индийский батальон, а на русской полярной станции разместили исследователей, собранных под эгидой ООН. Разумеется, поначалу места не хватало и несколько дней, пока не смонтировали новые домики, пришлось жить в тесноте. Так не с военными же! В комиссии ЮНЕСКО оказалось две женщины — француженка Полина Линьер и американка Дафна Меддоуз. С первых же дней за ними пытались ухаживать многие, но и американка, и француженка совершенно неожиданно оказали предпочтение Сударушкину. Что там у них было, никто сказать не мог, но Сударушкин ходил счастливым и умиротворенным, как кот, неожиданно обнаруживший, что чердачные похождения ничем не хуже валерьянки. Сам он неожиданно обрел некоторый лоск и повадки записного донжуана, что выглядело комично.

Церковь отремонтировали — трудно ли купол на место поставить, тем более что вокруг столько рабочих рук? Службу в ней нес американский капеллан — выходец из эмигрантов, он неплохо владел русским языком, а потому три дня в неделю проводил католические богослужения, а еще три дня исполнял православные обряды.