Андрей Кокоулин - Возвращение в Пустов

А также всепоглощающее желание следовать за пассажиром в замызганном пальто и в потемневших понизу от крови брюках.

Шумеру сделалось стыдно. Он, впрочем, не считал себя глубинным знатоком психологии. Но он видел глаза, видел прогиб спины, видел, каким страстным и ослепительно красивым в этой страсти стал Людочкин профиль.

— У него бабок — шесть рублей! — выкрикнул Дима.

— Ну и что?

— Он реально — никто!

— Ты же его слышал! — возразила Людочка.

— Весь вагон, наверное, слышал, — прокомментировал парень с верхней полки. — Впрочем, я пожалуй, мелко беру. Весь поезд.

— А что я слышал? — развел руками Дима. — Бла-бла-деньги, бла-бла-бессмертие? Он, может, просто к вагонной радиосети подсоединился. Сейчас умельцев много. Куда не плюнь, все что-то химичат.

— Я ему верю!

Крыть это было нечем.

Физиономия Димы приобрела досадливое выражение. Но за досадой, к удивлению Шумера, проглядывала не мелкая обида собственника, не возмущение идиотским поступком, а какое-то странное беспокойство, что девушка пропадет, вляпается с непонятным полубомжом в такие неприятности, что ни он, ни папа, ни папина «крыша» потом не спасут.

Надо же.

— Ты посмотри на него! — сделал последнюю, отчаянную попытку Дима. — Посмотри! — Он выставил руку. — Мужик идет к успеху, ага!

Шумер улыбнулся. Он специально отклонился, чтобы девушка могла оценить его внешний вид. Куда тут что спрячешь? Он потер щеку. Впрочем, все уже заросло, рассосалось. Верхний зуб только не спешил.

— Он много претерпел, — сказала Людочка. — Я ему нужна.

— Что?

— Это ее выбор, — произнес Шумер. — Но это не лучший выбор. И, наверное, не самая счастливая история.

— Вы не знаете, — прошептала Людочка.

Шумер опустил плечи.

— Возможно, я чего-то и не знаю. Вы выдержите?

Он посмотрел на Людочку.

— Люда, вы подумайте, — подала голос Настя.

— Он — шарлатан! — выкрикнул Дима.

Людочка оглянулась на говорящих и запахнула пальто, словно ей стало холодно.

— Я постараюсь, — сказала она Шумеру. — Вы не должны обо мне беспокоиться. Это правильно, что это мой выбор.

— Девять девятнадцать, — сказал Шумер, глядя ей в глаза.

На щеках Людочки выступил румянец.

— Я не знаю, что это значит.

Шумер не ответил.

— Можно? — встав, спросила девушка соседа с «дипломатом».

На лице мужчины отразилось непонимание, потом он сообразил, что его просто просят поменяться местами.

— Конечно-конечно.

Он переместился по полке к Диме. Людочка села рядом с Шумером.

— Лютый песец, — убитым голосом прокомментировал Дима.

— Сочувствую, — сказал мужчина с «дипломатом». — Если женщина что-то вбила себе в голову, бесполезно просить ее изменить решение. У меня и жена такая, и дочь недалеко от яблоньки упала.

— Да понятно.

Дима открыл бумажник и выловил оттуда три сотенных бумажки.

— Эй, дура! — он бросил банкноты Людочке. Две, крутясь, упали на пол, одна спланировала на «дипломат». — Это подарок от меня!

— Мне не нужно, — сказала девушка, прижимаясь к Шумеру.

— А как жить будете?

Дима порывисто встал и собрал деньги.

— Возьми, блин!

Он вырос перед Людочкой, рассерженный и взведенный. Сотенные тряслись в руке, трепетали крыльями с зеленоватым отливом.

— Мы возьмем, — поднял глаза Шумер.

— Ты, блин, не суйся! — брызнул слюной Дима. — Я не тебе, я ей! Нарисовался тут, иисус с побитой рожей.

— Мы возьмем, — повторила за Шумером Людочка.

Она сунула банкноты в карман пальто.

— Спасибо, — сказал Шумер.

— Вот не надо, да?

Дима, посмотрев на лежащего на верхней полке парня, с независимым видом рухнул на свое место.

— Вы лучше, чем казались мне изначально. Поберегите себя в Пустове, — сказал Шумер.

Дима усмехнулся.

— Я там не задержусь.

Он отвернулся к окну, за которым прекратили мелькать дачные участки и потянулась то ли промзона, то ли остатки былого, социалистического еще, колхозного хозяйства. Длинные здания из серого силикатного кирпича с датами постройки в виде выложенных красным кирпичом цифр на фронтонах чередовались с сараями, будками, навесами и проплешинами грязи. Какими-то диковатыми зигзагами, будто сами по себе, отдельно от зданий, летели щелястые, кое-где повалившиеся заборы.

— Может, парень, ты и нас одаришь? — хохотнул старший лейтенант.

— Да пожалуйста, — Дима бросил ему бумажник.

Как от надоевшей безделицы избавился.

— Извини, — старлей, багровея лицом, припечатал, будто гвоздем прибил, пойманный бумажник к столику. — Так с нами обращаться не надо.

— А мне все равно, — сказал Дима.

— Значит, дурак.

— И что?

— Возьмите, — из своих трех сотен Людочка через пространство между полками протянула две. — Вам нужнее.

— Не смей! — Дима перегнулся через мужчину с «дипломатом», пытаясь помешать девушке передать деньги.

— Но ты же не хочешь…

— Блин! — простонал Дима и схватился за бумажник. — Сколько вам нужно? — спросил он Настю. — Просто скажите, сколько.

— Киря, — беспомощно произнесла та.

Старший лейтенант хмыкнул.

— Да ничего нам от него не нужно!

— Пятьсот! — сказал Дима, с шелестом рассыпая купюры.

— Парень…

— Пятьсот пятьдесят! — к сотенным Дима принялся выкладывать десятки. — Пятьсот шестьдесят! Больше не дам. Мне еще на попутку до Телегина нужна хотя бы сотня. Все.

Он отпихнул деньги и словно без сил с опустевшим бумажником сжался в углу.

— Димка, я тебя люблю! — вскрикнула Людочка.

Мужчине с «дипломатом» вновь пришлось сдвинуться, теперь уже в обратном направлении.

— Головокружительные события, — произнес полный пассажир напротив Шумера. — Санта-Барбара.

Шумер улыбнулся.

Девушка в это время притиснулась к своему брошенному было кавалеру, обняла, заползла рукой под куртку:

— Димчик.

— Отстань, — обиженно отозвался Дима. Даже голову прикрыл, приподняв плечо.

— Ну, Дим.

Голос Людочки стал едва слышим. Молодой человек изгибался, пытаясь прекратить путешествие ее руки по своему телу. Сосед с «дипломатом» наклонился к Шумеру.

— Быстро вы потеряли апостола, — сказал он. — Минут за десять?

— За девять минут девятнадцать секунд, — кивнул Шумер.

— Так это…

Сосед умолк, соображая.

Деньги лежали на столе. Зеленели, синели. За окном проскочил еще один переезд, тенью мелькнула высокая труба котельной. Потянулись городские окраины, блеснул золотом низкий церковный купол.

— Подъезжаем! Пустов! — громко объявила, проходя, проводница. — Вещи не оставляем! Стоянка — пятнадцать минут!

Вагон, словно разбуженный ее голосом, наполнился жизнью, звуками. Застучали каблуки, зашелестела одежда. Старуха, прикорнувшая на боковой полке, растолкала едущего с ней мальчика и шагнула к Шумеру: