Андрей Кокоулин - Возвращение в Пустов

— Петр, — сказал Шумер, — я не знаю, как сделать людей добрыми. Потому что доброта — это не сироп и сопли, а твердое желание видеть добрым весь мир. Если ты сейчас не понимаешь, ты поймешь потом.

— Как можно сделать человека добрым? — горько произнес Шумер, взглянув на замершие стрелки часов. — Как? Как его изменить, заставить отодвинуть семью, дела, друзей, обещания, предвкушения, планы? Что мне с ним сделать? Бить? Лупить? Напоминать? Являться? Ежечасно и ежедневно? Ежеминутно? И кто я буду тогда? Я превращусь в надсмотрщика.

Нет, Петр, доброту и любовь человек должен взрастить в себе сам. И то, что он вырастит, уйдет в мир и изменит его.

Многие отступаются, Петр. Но есть хуже. Многие считают, что с них достаточно одного поступка, одного проявления, одной монетки. Или двух. Или даже трех. И все, они откупились, успокоили совесть, мысленно признали за собой великодушие. Неплохие, в сущности, люди, но можно ли их назвать добрыми?

Ведь дальше они продолжают кричать на детей, продолжают ссориться с родными, продолжают лениться, злиться, ревновать, ненавидеть или занимаются пустыми и бесполезными делами, которые ничего не добавляют в их жизнь, кроме душевного мусора.

Как их менять?

Они все, не только ты, Петр, живут с ощущением неправильности бытия, но не пытаются отвернуть с протоптанной привычками, страхом и прошлыми поколениями тропы. Куда она ведет, знаешь?

К океану смерти.

— Я бы хотел, — сказал Шумер, — чтобы было так: каждый просыпается с радостью. И думает первым делом: я должен сделать мир лучше. Не для себя, для всех вокруг. Это желание живет, звенит в сердце. Сегодня, завтра, всегда.

Уборка, душ, завтрак.

Чувство бьется бабочкой, касается крылышками — вперёд! Подмести подъезд, протереть перила, вымыть окна. Дальше — мусор, лавочки, газоны. Кажется, не охватить одному. Но ты не один. Нет, вы все здесь. Весь дом. Все соседи. Рядом с тобой подстригают, подкрашивают, собирают в мешки палые листья. Кто-то даже старается на опережение. Смешно. Здравствуйте! Здравствуйте! Доброе утро!

И снова вперёд!

На автобус, на трамвай, пешком. Льется песня, сама собой льется, ты подхватываешь, ты чувствуешь единение, Петр. Твой мир светел, потому что полон светлых людей. Ты сам такой, изменившийся, избавившийся от прежних забот и тревог. Твои глаза ласкает порядок и чистота, веселые попутчики, нарядные фасады.

О чем ты думаешь, Петр? Ты думаешь о красоте, о жизни, о будущем, каким ослепительным оно будет дальше, возможно, ты дышишь с миром в унисон. Омм. Ты пьешь с коллегами кофе или чай, а потом вы единым организмом принимаетесь за работу, помогая и поддерживая друг друга. Нет преград! Вперёд!

Рабочие часы коротки, потому что спрессовались в одно мгновение. После работы ты идешь к больным детям, чтобы подарить им немного радости, или с целым отрядом вместе ты помогаешь кому-то с ремонтом, переездом, строительством. Всюду свет и жизнь. И песни. И ощущение распахнувшегося навстречу мира.

А вечером ты приходишь домой. Ты устал, но совсем немного. Это приятная усталость, потому что она пришла от осмысленной и нужной работы. Тебя встречают жена и дети. Вы ужинаете. Дети шалят, капризничают, пересказывают тебе все, что случилось с ними за день. Вы играете всей семьей в какие-нибудь игры, в «города» или в «верю-не верю», может быть, устраиваете шахматный турнир. А может быть выходите прогуляться на улицу и чистыми дорожками забредаете в парк, к пруду, покормить уток.

Ближе к ночи ты уединяешься с женой, и она шепчет тебе, как они красили стены нового общежития, как неизвестный тебе Роберт Робертович ставил двери (сначала — не правильно), а ребята из музыкальной школы устроили целый концерт.

И вы любите друг друга.

Шумер умолк. Лицо Петра, застывшее в мечтательном выражении, скомкалось, дрогнуло секунд через пять. Он зажмурился, пряча блеск в глазах.

— Это все сказки.

— Утопия, по нынешним временам, — согласился Шумер.

— Это даже… Я не знаю, — сказал Петр, вытирая глаза ладонью. — Словно людям тотально промыли мозги, и все они такие благостные и пушистые.

— Ты же сам хотел изменений. Разве это не новые, не похожие на нынешние отношения? Или такие изменения тебя не устраивают?

— Цирк с конями.

— А по существу?

— Люди все разные, — сказал Петр. — Это по существу? Я, может, так и смог бы, с работы там еще куда-нибудь. К детям или старикам. Я понимаю. А другие?

Шумер улыбнулся.

— Другие тоже, когда дорастут.

— Ага, а я пока ишачь?

— Нет, Петр. Я нарисовал гипотетическую картину. Как один из вариантов. И я рад, что ты сам признал, что такие изменения маловероятны в силу разницы человеческих потенциалов. То есть, начни я насаждать их своей волей, получился бы, как ты выражаешься, натуральный цирк с конями.

Дом, огорошенный случившимся откровением, наконец осмелился издать несколько несмелых, на пробу, звуков — скрипнул там, скрипнул сям, дзынькнул из большой комнаты часами-ходиками.

— Не, — сказал Петр с претензией на понимание движущих мотивов, — вы боитесь, как бы чего с человечеством не вышло. Так оно так и будет гнить, пока вы тут сидите себе и девчонок приманиваете!

Шумер посмотрел на собеседника.

— Петр, ты хоть слышал меня сейчас?

— Слышал!

Петр встал и, обойдя стол, лег на приготовленное спальное место. Долго и раздраженно он выковыривал из-под себя покрывало, потом накрылся, повернулся лицом к стене.

— Свет потом выключите, — сказал он.

Шумер улыбнулся.

Интересный человек, подумалось ему. Съел чужую еду, обругал хозяина и завалился спать. И, наверное, еще уверен в том, что он прав. Точнее, уверен в том, что я не прав. А почему я, собственно, не прав? Потому что свое мнение он считает единственно верным. Замечательный человек!

А сколько таких еще?

Нет, конечно, у него получалось зажечь общей идеей и подобных Петру людей. Что удивительно, они даже держались дольше остальных. Но и разочарование их имело разрушительные последствия.

Шумер повернулся на стуле и испытал неприятное мгновение, увидев в кухонном проеме выстроившихся рядком Галину, Виталика и их детей. Они таращились на него пустыми глазами, лица их не выражали ничего.

— Забудьте, — махнул им рукой Шумер. — Идите спать.

Шлепая босыми ногами, родственники развернулись и пропали в темноте.

Шумер вздохнул и выключил свет на кухне. Решил даже не вставать. Вот же и слова мои на всех имеют разное действие, подумал он. Кто проникается, кто шипит, как кошка на воду, кто поднимается из постелей, чтобы тупо стоять передо мной. Как их всех изменить? Нет у меня ответа, к сожалению.

С полчаса Шумер сидел еще во тьме, слушая, как сопит в углу апостол, как поскрипывают половицы, как в большой комнате ворочается Виталик, чешет живот и ударенную во сне коленку. Не уснуть ему. Ага, вот встал и, пошатываясь, бредет на кухню.