Андрей Кокоулин - Секретарь

Он шагнул в ойме. Глаза у Мурзы вытаращились. Сложно остаться спокойным, когда у тебя прямо из-под носа исчезает человек.

— Смотри на вянгэ, — сказал Иахим. — Смотри, как на Фраги и Итерварра. Определи его суть. Выдели её. Считай его мысли.

Лёшка обошёл Мурзу и встал от него слева.

— Копи в себе ца, — продолжал Штессан.

Мурза пытался глазами заглянуть себе за спину. Видимо, был уверен, что Лёшка переместился туда. Ухмылка с лица сошла. О чём он думал? Это было просто. Лёшка видел, как ему непривычно, неуютно в роли пленника. Недоумение соседствовало со страхом, ощущением ошибки, досадой, что всё так удачно складывалось и не сложилось.

Присутствовала и радость: как пацана отрихтовал, любо-дорого, страшилище. И брата его порезал, но, видимо, не до конца. Это жалко.

Плавали в Мурзе и другие мысли. Гипноз? Не гипноз? Пыхарь и Липа — суки. А всех остальных быстро обработали. Легли как кегли по сторонам. Страйк! Или это тоже гипноз? Кажется тебе, что стоишь, не двигаясь, в идиотском дворе, а на самом деле до сих пор сидишь в «паджеро». И ущипнуть себя нет никакой возможности, чтобы удостовериться.

Но — интересные комики. Циркачи! Жилет с пластинами, натурально. И сабля у другого. Великан вообще, скорее всего, тугодум, всё в массу. На стероидах, наверное, сидит. Его бы, конечно, под себя подгрести. Это был бы номер. Завалиться с таким дуболомом к Зиме, спросить про косарь баксов долга, посмотреть на его реакцию.

Где этот мальчишка, в конце концов?

Лёшка не ощущал в Мурзе ни раскаяния, ни жалости, ни угрызений совести. Не имел он и способности думать о последствиях наперёд. Мурза летел по ветру своих желаний, а желания у него были как угри или морские змеи в мутной воде, опасные, хищные, жестокие. Других не водилось.

— Найди самую жуть, самую мерзость, так любимую им, — прорезался голос Иахима. — Найди зло, что он есть.

Это было сложно.

Мысли вились в Мурзе, сплетались в один клубок. Казалось, будто сунул руку в аквариум, кишащий гадами. Ведёшь осторожно ладонь, а вокруг, царапая чешуйками, проскальзывая под пальцами, снуют змеи, шипят, покусывают, вот-вот наберутся смелости и набросятся. Где тут ухватить самую жирную?

— Если видишь ненависть, направленную на тебя, — словно услышал Штессан, — возьми её.

— Хорошо, — прошептал Лёшка.

Он потянулся к черной, с алыми прожилками змее внутри Мурзы. Змея хранила образ Лёшки, его глаза, его прыжок с лестницы, дом, в котором он жил, огрызок кирпичной стены у стройки на Егорова, Ленкин подъезд и то, как он пятился к нему спиной.

Змея была пропитана ядом.

— Возьми её, — повторил мечник. — И надень ошейник из своего ца. Это особая стяжка. Не на тело, на мысль. Затяни крепко-накрепко.

Ненависть извивалась и шипела. Лёшка посмотрел ей в слепые глаза, встряхнул. Шарик ца наплыл и, вытянувшись, охватил змею под маленькой, рассерженной головой тесным золотистым кольцом, врезался в чешую.

— Если готово, — сказал Иахим, — оставь его ненависть ему.

Лёшка кивнул и отпустил окольцованную змею обратно. Поблёскивая золотом, гад поспешно скрылся среди себе подобных. Интересно, подумалось, делает ли кольцо гада королём всех гадов?

Выход из ойме дался Лёшке неожиданно тяжело, его повело от Мурзы к забору, и только рука Штессана не позволила ему бултыхнуться в траву рядом с одним из вяло ворочающихся загонщиков.

— В порядке? — спросил Иахим.

— Да, — сказал Лёшка, у которого плясали в глазах золотистые мушки. — Теперь всё?

— Да.

— Эй! — крикнул Мурза. — Что вы со мной сделали?

Штессан повернул голову.

— Ты свободен, вянгэ, — сказал он.

— Серьёзно?

Мурза растянул губы в недоверчивой ухмылке.

— Ага, можешь шевелиться.

— Могу?

Мурза качнулся назад.

— Алексей, — хрипло позвал Мёленбек, — подойди. Мне нужно… сказать тебе…

Он поднял руку. Лёшка повернулся. Мурза, стиснув нож, послал его в открывшуюся Лёшкину спину. Придурки, успел подумать он. Циркачи! И вскрикнул от жуткой, прошившей насквозь боли. Даже не понял, что с ним. Ударила молния? Взорвался газовый баллон? Умер или жив? Что-то укололо щёку. Трава? Мурза сжался, стукнувшись лбом о туфли Пыхаря. Когда это он умудрился упасть?

Штессан откинул носком сапога выпавший нож-бабочку.

— Так это и работает, — сказал он.

— А как долго? — спросил Лёшка, подсаживаясь к цайс-мастеру.

Иахим пожал плечами.

— Если забыть о ненависти, то всего день. Может, два. А если помнить, то всю жизнь. Сам же и будешь подпитывать.

Мёленбек нащупал и сжал Лёшкино запястье. Его лоб пошёл трещинами, сквозь бороду, виски, нос, уродуя лицо, проступили ледяные наросты. С дыханием из цайс-мастера вырывались снежинки.

— Я всё-таки умираю, — сказал он.

Лёшка замотал головой.

— Нет-нет, у меня ещё есть кристаллы.

Он показал Мёленбеку оставшиеся камни, и тот выбил их рукой.

— Это не то… Алексей. Шикуак, он всё же убил меня. Я должен был… стать… — Мёленбек, наклонив голову, посмотрел на Лёшку. — Новым Шикуаком… там, в Замке…

Он закашлял. Со снежинками выплеснулись капельки крови. Лёшка поднял глаза на вставшего рядом Штессана.

— Мы можем отнести его в особняк.

— Нет, — слабо улыбнулся Иахим, — нам, видимо, пора.

— Почему? — спросил Лёшка.

— Здесь мало ца, — отозвался великан, присоединяясь к Штессану. — Эй, Боргоз-мехе, — позвал он степняка, распахнувшего халат на крапиву, — чего это ты вдруг?

— Земля должна знать, кто по ней ходит, — сказал, совершая некоторые телодвижения, Аршахшар. — Но пахнет здесь плохо.

Он завязал пояс.

— Иди уже, — притянул его к себе Мальгрув.

— Я — бустан-эрцен…

— Да-да, мы знаем.

— Мы хотим попрощаться, Алексей, — сказал Штессан.

— Господин Мёленбек! — качнул будто уснувшего цайс-мастера Лёшка. — Господин Мёленбек, они уходят!

— Да, — выдохнул тот. — Я не могу… держать их больше…

— И всё?

Мёленбек едва заметно кивнул.

— Алексей…

Лёшка поднял голову.

Штессан, Мальгрув и Аршахшар стояли перед ним. Три, блин, мушкетёра. Иахим подмигнул. Великан стукнул кулаком в грудь.

— Ещё свидимся, Алексей-мехе, — пообещал степняк.

Их фигуры медленно потускнели, выцвели, сквозь них стали видны крапива, бетонная панель, дом, уныло ворочающийся Мурза. С минуту они ещё держались, теряя мелкие детали и черты, Аршахшар запахнул халат плотнее, Штессан толкнул плечом Мальгрува.

— Береги…

Что надо беречь, Лёшка так и не услышал. Силуэты растаяли, разлетелась, будто пух, золотистая пыль. Остался один Мёленбек, из-под которого холодным ручейком потекла вода, намочила, торя путь, Лёшкины джинсы.

— Господин Мёленбек.

Лёшка затряс поседевшего, обрюзгшего старика, надеясь вывести его из сонного, сомнамбулического состояния.