Андрей Кокоулин - Секретарь

Они сползались на угол перекрёстка, словно уцелевшие бойцы поверженной, раскиданной по холмам армии. Остановились, сцепились руками, столкнулись лбами, для чего Ромка, чтобы соответствовать, даже встал на цыпочки, и никого это не возмутило и не рассмешило, он был с ними.

— Ты жив, Сазон, — сказал Журавский.

Нос у него был разбит, шея была красная, в царапинах. У Тёмыча заплыл левый глаз, да и правый выглядел ни черта не лучше.

— Вас, похоже, хорошо отлупили, — сказал Лёшка.

— На себя посмотри, — отыграл Женька.

— Ага, страшный, как зомби, — поддержал Тёмка.

Кто первым прыснул, Лёшка так и не уловил.

То ли проняли их собственные цветастые физиономии, то ли стресс потребовал выхода, но через секунду вчетвером они гоготали во всё горло, морщась от болячек, сгибаясь и хватаясь друг за друга, чтобы не упасть.

— А меня Мурза вот, порезал, — Ромка показал развязанную рубашку, — только раны нет. Но была, я помню.

Женька с Тёмкой синхронно кивнули.

— Бывает.

— В печень целил.

— И вообще — кровь, — добавил Ромка.

— А что вообще с Мурзой? — спросил Журавский.

— Лежит в крапиве, — сказал Лёшка.

— Мёртвый? — прошептал Тёмка.

— Живой. Но ему надолго хватит.

— Значит, всё? — спросил Женька.

Лёшка вздохнул.

— Всё.

Они ещё смеялись, пересказывали по пятому, по десятому разу, как сражались с прихвостнями Мурзы, Ромка, как самый живой, нарезал круги, белея макушкой то справа, то слева, а Лёшка нет-нет и замирал среди общего веселья, жмурился от укола в сердце, и голос его какое-то время звучал искусственно, словно с подзавода.

Ничего, конечно, не закончилось.

Ромка попросился жить с ними. Отец, как ни странно, не возражал. Даже денег дал на первое время. Мама сказала: «Хорошо», но распределила домашние обязанности. Лёшка устроился работать в пиццерию на кассу. На всё лето. Журавского взяли курьером на развозки. Тёмку упекли на дачу, подальше от компьютера и интернета.

Мурза больше не объявлялся.

На вечернем киносеансе у Лёшки случился первый настоящий поцелуй. А фильм не запомнился вообще никак. Они с Ленкой потом хихикали насчёт этого фильма, потому что у неё тоже обнаружился провал в памяти.

Динке же казалось подозрительным, что Лёшка, оставшись один в комнате, периодически запирается на замок. Ей было до мурашек интересно, чем он там занимается, поэтому она подкрадывалась к двери и, замерев, превращалась в слух, надеясь хоть чуть-чуть разузнать о том, что происходит внутри.

В основном там поскрипывали полы. Но не так, будто человек ходит, а будто он стоит на месте, изредка перенося центр тяжести с ноги на ногу. Ещё там как будто менялся свет, на короткие мгновения из жёлтого становясь более светлым, золотистым. Один раз Динка услышала, как Лёшка шумно выдохнул, и какой-то чужой мужской голос произнёс: «Ай-шан, Алексей-мехе! Ты как гугуц-цохэн, только мало-мало без ца».

Какая-то компьютерная игра, подумала Динка. Наверное, взрослая и дурацкая. Иначе зачем запираться?

Власть. Деньги. И женщины.

Виктор Владленович Вощанович с юности считал, что именно в этом и должны состоять устремления каждого настоящего мужчины, самца. Поиметь как можно больше первого, второго и третьего. Согласитесь, дом, дерево и сын на фоне власти, денег и женщин выглядят бледновато. Эрзацем каким-то. Набором для лохов. Нет, Виктор Владленович лохом себя не числил.

Причём и власть, и деньги виделись ему какими-то сакральными, самодостаточными артефактами, часто проистекающими друг из друга, тогда как женщины имели сугубо утилитарный интерес. Женщины были как приз, как подтверждение мужской силы, как результат правильного распоряжения двумя первыми составляющими.

Конечно, каждый сверчок знай свой шесток. И Виктор Владленович в свои сорок три года уже понимал, что куда-то в эмпиреи путь ему заказан. Хотя, бывало, он видел сны, в которых принимал под свою руку город, область (обязательно с вынесенными ключами и жалостливыми физиономиями жителей на заднем плане), приглашался в «Газпром» и даже ощущал задницей мягкость депутатского кресла в Думе. Иногда он просыпался в своей двухкомнатной квартире с тающим сладким ощущением, что вокруг него простор собственного дворца, изысканный интерьер, вкрапления антикварной мебели, и щурился от хрусталя, сверкающего ему из зыбкого мира сновидений. Впрочем, квартирой своей он был доволен.

Современная кухня с вытяжкой, посудомоечной машиной, конвекционной плитой и гранитной столешницей вполне соответствовала его нынешним запросам.

В одной комнате Виктор Владленович устроил рабочий кабинет с книжным шкафом до потолка, большим столом, компьютером и вместительным мини-баром. Другая комната была отведена под спальню с пышной кроватью, с гигантским телевизором на стене напротив, с тяжёлыми шторами на окне и с креслом под торшером в дальнем углу.

Вполне себе берлога холостяка.

Где-то полтора года назад Виктор Владленович, благодаря экономическому образованию и другу детства, выбившемуся в директорат одного холдинга (это — в первую очередь), получил должность начальника расчётного отдела местного объединённого филиала. С лёгким сердцем он покинул место заведующего складом мелкой оптовой сети и принял под своё начало рабочий коллектив численностью в двадцать два человека.

Оклад был хороший. Коллектив — замечательный. Все — женщины. Плановики, нормировщицы, бухгалтера. От трёх человек, правда, под видом оптимизации пришлось сразу избавиться, вытолкать на пенсию. Ну, право, тебе шестьдесят, песок сыплется, а ты всё за работу держишься. Непорядок. К внукам прошу. На дачу. Тем более, у нас модернизация, компьютеризация, не для старых мозгов.

С остальными можно было работать.

Виктор Владленович проявил себя начальником компанейским, печенье, конфеты, чаёк. Анекдоты. Подтянут, костюмчик с иголочки. Но покрикивал, распекал, вызывал к себе. Где-то был импульсивен и потом просил прощения. Где-то был по-отечески строг. Ко всякой работнице имел свой подход. За год переспал с шестью. Не так уж и плохо: по два месяца на осаду женской крепости.

Первой пала Аллочка Маркова, юная, двадцатидвухлетняя девушка. Недели две Виктор Владленович к ней присматривался, один раз отругал за ошибки в отчёте, и всё, глаза на мокром месте — можно подсекать. Вызвал в кабинет, долго утешал, касался рыженьких волос, говорил, что, конечно же, погорячился, но таков характер, простите, Аллочка, великодушно, как вы смотрите на такую компенсацию, как поход в ресторан?

Аллочка смотрела осторожно, но в пятницу вечером он повёл её в тихий «Фламинго» на Московской, а к полуночи, как и подразумевалось, она очутилась в его спальне. Там Виктор Владленович всецело отдался процессу, и кривоватые ноги Аллочки, а также её пьяный шёпот («Вы же не уволите меня, Виктор Владленович?») нисколько ему не помешали.