Андрей Кокоулин - Секретарь

Внутри у Лёшки похолодело.

Страх, гнусный морозец, просочился из солнечного сплетения выше, царапнул затылок, схватил за горло, стиснул пальцы.

Закричать? Сбежать? Гарантированно сдохнуть?

— Так мы пройдём? — прохрипел Лёшка.

— Конечно-конечно, — улыбнулся мужчина, отступая и увлекая за собой к стене патлатого. — Мы же пока ещё пытаемся решить проблему в правовом поле.

— Но Мурза… — подал голос патлатый.

— Заткнись, Дикий.

Мурза снова улыбнулся и широким жестом показал Лёшке с Леной, что путь свободен. Девушка сцепила руки на Лёшкином локте.

— Быстрее.

Лёшка взял вес и, казалось, один раз оттолкнувшись, пролетел ступени. Мелькнула, махнула кепочкой еще одна фигура, рыжая, кадыкастая, с влажными губами, составляющая завершающую часть сакраментального хулиганского трио. Сзади раздался звук хлопка ладонью по ткани, и Лена беззвучно дёрнулась.

— М-м-м… попец замечательный!

Лёшка обернулся было, но девушка, жалобно мотнув головой, поймала его за рукав и, быстро открыв ключом дверь, затолкнула в квартиру. Щелкнули замки. Вспыхнул стенной светильник, рассыпав розовые волны по голой прихожей.

— Всё.

Лёшка опустил сетку с картофелем.

— Ненавижу! Уроды! — выдавила Лена и скрючилась у двери, сторонясь Лёшки, сама по себе, одна.

— Сволочи…

Она зарыдала, сползая всё ниже, пока не свалилась на пол, и Лёшка не нашёл ничего лучше, чем растерянно встать рядом.

— Лен…

— Лёша, ты только не верь им! — вскинулась девушка. — Пожалуйста, не верь!

Она схватила его за руки.

— Я и не верю.

Лёшка сел и, помедлив, несмело прижал Лену к себе. Сквозь плащик она показалась совсем худенькой. Вместо страха в душе тут же проклюнулась злость. Давай! — сказал внутренний голос. Вперёд на танки! Убей их всех, крутой. Ты же крутой?

Я их накажу, пообещал себе Лёшка. Дорасту до панцира…

— Не верь им, — прошептала Лена, уткнувшись носом ему в грудь.

С минуту она ещё всхлипывала, успокаиваясь, затем отстранилась, размазала слёзы по щекам, спросила с наигранным весельем:

— Не передумал чай пить?

Лёшка помог ей подняться.

— Я бы ещё поел.

Девушка рассмеялась.

— Блин, Лёшка, где ты раньше был?

— Не важно. Я же пришел в критический момент?

— Тогда обувь снимай, — освобождаясь от плащика, деловито скомандовала Лена, — и неси продукты на кухню.

— А что это за придурки? — спросил Лёшка, когда они в четыре руки распотрошили пакет.

— Папу сторожат, — вздохнула Лена.

— Почему?

— Говорят, что он им должен пол-миллиона. Ну, не им конкретно, тем, кто над ними…

Лёшка присвистнул.

— Ого!

— Папа ещё и в «Сбербанке» взял кредит в сто пятьдесят тысяч. Мы с мамой теперь выплачиваем… — Лена тоскливо посмотрела на Лёшку. — Я даже не знаю, почему он…

Она села на стул и какое-то время, зажмурившись, колупала ногтем клеенку на кухонном столе.

— Эти сначала звонили, — голос ее сделался отрешённым, — спрашивали, где папа, потом начали угрожать, что бегут проценты, что закопают живьём…

— А полиция?

— Полиция сказала, что нужны доказательства. Или сам факт убийства или избиения. Правда, когда наряд по вызову приезжал, эти убирались на день…

— Да, невесело, — произнёс Лёшка.

— Ничего, мы сильные, — выпрямилась Лена, и в глазах её загорелись упрямые огоньки. — А ты как?

— Пыф-ф! — фыркнул Лёшка. — У меня всё хорошо. Слушай, я попробую тебе помочь. Может, даже получится как-то договориться.

Он подумал о Штессане, который раскидает уродов, обживших лестничную площадку, в два счёта. И о Мёленбеке с кристаллами.

— Как?

— Ну так, есть мысли.

— Ясно. Яичницу будешь?

Пощелкав пьезозажигалкой, Лена заставила конфорку на плите разродиться лепестками огня.

— Ну, я не хочу вас объедать, если вы экономите, — вздохнул Лёшка. — Можно три яйца?

— И кусок колбасы?

— Если есть.

Когда яйца зашкворчали на сковороде, Лёшка с огорчением подумал, что трёх штук, наверное, будет мало. Тут ведь, как дурак, пол-дня в ойме, пока, блин, из штольни выползешь… А Мёленбек, как знал: иди вон, подумай…

Ш-ш-ш — зашипела, составив компанию яйцам, колбаса.

Лёшка даже привстал, наблюдая, как там она, среди белка и желтка, бедная, жарится. Рот наполнился слюной. Всех мыслей осталось: о-о-о!

Лена рассмеялась, увидев выражение его лица.

— Да, это от души!

Лёшка нахмурился.

— Это из какого-то фильма, да?

— Из «Формулы любви». Там граф Калиостро вилку за ужином съел, а доктор… — Лена с опаской посмотрела на приготовленную для гостя вилку в собственной руке. — Я надеюсь, ты не ученик Калиостро?

— Куда мне! — Лёшка принял с вилкой кусок хлеба. — Я спец по более съедобным предметам. А «теряю былую лёгкость» тоже оттуда?

— Ага, Маргадон говорил. Ну, Фарада. Осторожнее!

Подставив разделочную доску, Лена опустила пышущую жаром сковороду перед Лёшкой.

— Можно?

— На старт! Внимание…

— Да ну тебя, Ленка!

Лёшка заелозил вилкой по сковороде. Ах! Пробитый желток потёк вязкой кровью. В рот его, в рот! Кто следующий?

Девушка смотрела на жадную расправу с яичницей, и взгляд её то уплывал куда-то далеко, то возвращался, фокусируясь на хлебных крошках или капле масла в уголке Лёшкиной губы.

— Ничего вкуснее не ел, — сказал он, дожевав колбасу.

— Знаешь, это приятно.

Лёшка покраснел.

— Я просто с утра, ну, всякая секретарская работа… — он опустил глаза к пустой сковороде. — Правда, тебе ничего не оставил.

— Чаю? — спросила Лена.

Лёшка кивнул.

— А папа у тебя… Зачем ему были нужны такие деньги, ты знаешь? Он прогорел на чём-то?

Лена налила в чайник водопроводной воды и поставила его на плиту.

— Говорят, что он всё проиграл, — тихо сказала она.

— В автоматы?

— В клубе, там, за рынком. Сначала свою зарплату, потом кредит в «Сбербанке», а потом играл в долг. Три дня напролёт.

— И не спал?

— Сюда приходил утром и спал.

— Но он хоть как-то это объяснил?

— Лёш, тебе всегда и всё объясняют? — грустно спросила Лена. — Папа просто исчез, и всё.

Лёшка покачал головой.

— Знаешь, я бы так… Он же вас подставил!

— Может, он подумал, что, исчезнув, он нас спасает.

— И спас?

— Лёш, давай о чём-нибудь другом? — дрогнувшим голосом попросила Лена.

Она приготовила чашки и вложила в них по чайному пакетику. Лёшка вдруг сообразил, что своими репликами делает только хуже. Идиот же! Несколько секунд он следил за отрывистыми движениями ее рук, за глазами, которые мёртво уставились на узор на стенной плитке, и от невозможности как-то мгновенно помочь, от желания защитить, спасти, вызвать улыбку испытал настоящую муку.

— Я могу рассказать тебе про ойме.

— Про что? — обернулась Лена.