Андрей Кокоулин - Секретарь

— Хортагрим! — крикнул Мёленбек, все так же сражаясь с нитями.

Лёшка безотчётно сцепил пальцы.

Мальгрув дёрнулся, но Штессан остановил великана движением плеча. Тварь каким-то образом расширила дыру и теперь просунула в неё длинный сустав рыжеватой ноги. Слепая морда шла складками и брызгала слюной.

— Дави! — прошипел Мёленбек, качаясь, как связанный на табуретке.

Щеки его налились кровью, а борода вспучилась, будто наэлектризованная.

— Дави!

И Лёшка, пересилив себя, прижал кристалл к груди. Боль вспухла в кисти, но он уже мысленно послал в морду твари невидимый таран. Ему вспомнилось, как во втором «Терминаторе» Роберт Патрик пытался размолотить Шварценеггера подвешенной на цепях балкой.

Он представил что-то подобное.

Разгон. Бум-м! Особняк тряхнуло по-настоящему. Мёленбек пошатнулся. Мальгрув упёр ладонь в дверной косяк.

Тварь же с размаху впечатало в твердое. С сухим хрустом переломился сустав. Из пасти плеснуло бледно-голубой кровью. Шея выгнулась и рывком утянулась назад.

— Ещё! — потребовал Мёленбек.

Лёшка собрал остатки сил.

Бум-м! Удар вышел слабее, но незваному черно-рыжему гостю все равно своротило челюсть. Посыпалась костяная труха. Тварь обмякла и медленно сползла на ту сторону дыры.

Мёленбек, вывернув кисти, быстро наложил нитяной узор на отверстие, стянул, как шнуровку, превращая разрыв в щель, в едва различимую линию. Ещё несколько мгновений — и изображение арки и кресла под сенью листвы растворилось, уступая место панно и стенным панелям кабинета.

— Шикуак меня раздери.

Мёленбек упал в кресло и закрыл глаза. Грудь его вздымалась, свёрнутый набок ворот сбивал щеку в складки.

Лёшка кое-как поднял стул. Он чувствовал себя так, словно его какое-то время били, не останавливаясь. Все болело — руки, плечи, ноги, шея, поясница. Ныли зубы. По ним, видимо, тоже прилетало.

— Господин Мёленбек, — севшим голосом произнёс Лёшка, — что это было?

— Хъёлинг, — сказал Мёленбек, не открывая глаз.

Лёшка посмотрел на сустав, укатившийся к окну. Там, где был разлом, кость слабо голубела.

— Это так и планировалось?

Мёленбек издал смешок.

— Планировалось Итерварром. Он, видишь ли, нейтрален. Думаю, впустил в себя… Я давно… Иахим, — позвал он, шумно выдохнув.

— Да, Солли, — Штессан шагнул в кабинет.

— Помоги мне встать, — Мёленбек тяжело пошевелился. — И отведи меня наверх.

— В зал?

— В зал.

— А я? — с обидой проговорил Мальгрув.

— А ты помоги Алексею, — сказал Мёленбек. — Его комната у лестницы. Ему надо поспать.

— Да я в порядке, — сказал Лёшка, отпуская спинку стула в доказательство своих слов.

От падения на пол его спасло только то, что Мальгрув оказался на удивление расторопен. Поймав секретаря на плечо, он ловко подхватил его и повёл по коридору.

— Видел хъёлинга? Вот, это хъёлинг, — миролюбиво гудел великан, обходя обеденный зал. — Вот такой он страшный.

— Он чуть не забрался сюда, — сказал Лёшка.

— Ну, Солье бы этого не допустил.

— А вы просто смотрели.

— Иахим был уверен, что вы справитесь.

— А я совсем не был уверен, — усмехнулся Лёшка. — Я вообще не понимаю, как и что получилось. Как будто и не я.

В комнате он, не раздеваясь, рухнул на кровать.

Кажется, Мальгрув ещё что-то говорил, но голос его звучал всё тише, всё мягче, потом и вовсе пропал. Убаюкивающе поскрипывали пружины.

Лёшка вырубился.

Но скоро во сне, маловразумительном, обрывочном и пустом, кто-то стукнул в окно, и он рывком проснулся. Было темно. Стук не повторялся.

Лёшка полежал, глядя в пятно потолка и чувствуя, что веки опять смыкаются сами собой. Боль притихла, и только над бровью почему-то держалась.

Ах, да, вспомнил он, ложка!

Хотя ложечный бой уже казался ему таким далёким, словно произошёл неделю, а то и все две назад.

Лёшка выковырял телефон из джинсов, подержал, включая, клавишу. Экран показал, что ещё нет и одиннадцати. Обычно в это время он рубился в какую-нибудь игрушку. И тоже — словно сто лет назад. В другой жизни. В другом мире. Потом звякнуло сообщение: «Абонент „Мама“ звонил вам два раза».

Лёшка набрал номер.

После трёх гудков проскочило торопливое соединение.

— Алексей! — в голосе матери дрожала тревога.

— Да, привет! Я не поздно?

— Почему у тебя выключен телефон?

— Попросили, мешал работе.

— Я здесь места не нахожу! Где ты? Что ты? Может, машина сбила, может, ещё что. Мальчика на днях дикие собаки в парке покусали.

— Мам, я же говорил уже…

Лёшка зевнул.

— Ты к тёте Вере ходил?

— У меня пока нет возможности.

— Господи! Нет, мне надо сходить и проверить, что у тебя за работа такая. Третий день перчатки отнести не можешь!

— Мам, я завтра попробую. Всё равно ж лето, зачем тебе перчатки?

— Мне что, до осени ждать, когда поздно будет?

— По крайней мере, две недели.

— Алексей! — не на шутку разозлилась мать. — Ты можешь к чему-нибудь отнестись серьёзно? Или ты это назло мне делаешь?

— Я вообще-то мир спасаю, — ответил Лёшка.

— Что?

— Даже два.

Мать несколько секунд молчала.

С её тяжелым вздохом связь прервалась, телефон разразился короткими гудками. Стыд уколол Лёшку, но совсем слабо.

Ему вспомнились морда хъёлинга, брызжущие из-под губ капли слюны, мускулы шеи, рельефно бугрящиеся под черной кожей.

Он вздрогнул.

Это взаправду! И телефоны, автомобили, джинсы — взаправду, и хъёлинги, кристаллы и Шикуак. Умом двинуться! Я живу на два мира.

Сон выбило. Лёшка сел на кровати. Запоздалая реакция на случившееся в кабинете обсыпала спину мурашками.

А если бы хъёлинг влез совсем? Я же сквир. Сколько продержался бы? И бежать некуда, потому что они все равно вломятся сюда. Надо поднимать армию. Вертолёты. Чтобы издалека — ракетным ударом. А лучше было бы вообще не приходить в особняк, вдруг подумалось ему. Пусть кто-нибудь другой пришел и получил хъёлинга в награду…

Лёшка, ссутулившись, обнял себя за плечи.

Ни фига тут шуточки. Как в военных фильмах в первом бою — всё грохочет, свистит, звенит, старается убить, а ты ничего не понимаешь — зачем, почему.

Глупо.

Он втянул темный, ночной воздух через нос. Только кто, кроме меня? Ведь нет никого. Ни Жижи, ни Тёмки. Так выпало, что я. Ну, похоронят. Ленка заплачет на могиле, мама её обнимет, Динка цветы положит…

А мама ещё вспомнит, как надоедала с перчатками.

Лёшка выпрямился. Жалеть себя не получалось. И страх кукожился, таял, словно оказался не по возрасту страшным. Вот года на два бы раньше, когда он посмотрел «Сигнал» и «Ведьму из Блэр», и сгустки тьмы в комнате перед сном с лёгкостью превращались в подбирающиеся к постели жуткие фигуры…

Мальчиш-ш-шка.

Лёшка вздрогнул от прошелестевшего шёпота. На мгновение показалось, что стенка напротив подёрнулась зыбью и чуть посветлела. Неясный белесый блик мелькнул за окном. Отблеск автомобильных фар?