Андрей Кокоулин - Секретарь

Лёшка перестал дышать.

Гейне-Александра!

Как Лёшке не хотелось увидеть принцессу вживую, сначала он твёрдо решил вернуться домой. Обещал. И мама бы бог знает что подумала. В конце концов, что он, не дотерпит до утра? Как раз проверит себя. Тем более, что Мёленбеку, Штессану и Мальгруву наверняка будет что обсудить с принцессой без лишних ушей.

И всё же…

Получается, из-под носа Шикуака он юную правительницу Крисдольма увёл! Хо-хо-хо! Алексей Сазонов, оказывается, не лыком шит. Маму только расстраивать умеет, это да. Лёшка вздохнул. Но это он поправит.

Не, если представить. Вызывает Шикуак или этот… подручный его… Эфенир Хесе! Да. Вызывает этот Эфенир Гейне-Александру, чтобы показать свою власть, допросить про остатки сопротивления и господина Мёленбека…

Ты! Мы! Вы — ничего не можете! Мы с хъёлингами и кнелями, владельцами кошалей, признавших Шикуака, свернём всех в бараний рог! Господин Сомбаль из Высокой Комиссии решит участь несогласных…

Говорит так, спиной к Гейне-Александре, и в окошко из дворца смотрит, а потом, собственно, поворачивается.

А там — сюрприз! Цепи, как положено, висят, но принцессы в них нет. То есть, совсем нет, исчезла, испарилась. И улыбочка превосходства у этого Хесе медленно так гаснет.

Ай, куда пропала? Появись! У нас здесь допрос, а не цирк!

Ну и беготня по дворцу взбудораженной, растущей из помещения в помещение толпой, из кабинета — в подземелье, из подземелья — в покои, из покоев — в сад. Нет, нигде нет!

Лёшка рассмеялся, подбросил брошь-хельманне в воздух. Эх, теперь ещё бы маршрут к Замку-на-Краю вспомнить! У Шикуака тоже случится удивление.

Он поёжился от внезапного порыва ветра, спрятал брошь и затянул до груди молнию на куртке. Домой! Оказалось, что умотало его недалеко, за полтора квартала от тёти Веры. Из неухоженного двора с вкопанной в землю чугунной ванной он вышел на улочку, идущую параллельно переулку Суворова.

Всё, решительно подумал Лёшка, со свинством покончено. Он коснулся перчаток в кармане и тряхнул головой. Действительно, пора становиться взрослым. Блин, сколько маме здоровья попортил. Вспомнить, как компьютер клянчил, так хоть на стенку лезь. Три месяца доводил, бойкоты устраивал. Ещё этот урод Вощанович. Надо будет спросить…

Зазвонивший телефон оборвал мысль. Лена.

— Да? — Лёшка прижал мобильник к уху, остановившись на углу у перекрёстка.

— Лёш, привет!

Вот умеют некоторые девчонки самую обычную фразу сказать так, что в душе начинается неконтролируемый фейерверк. Привет как привет, а в груди уже дребезжит какая-то пружинка, в голове — сладкий туман, сердце прыгает, пальцы дрожат.

И это, извините, только до пояса. А про «ниже» лучше и не спрашивайте.

— Привет. Как у вас, всё в порядке?

— Да, — ответила Лена. — А ты как?

— Да ничего, за перчатками вот ходил.

— А-а. А моя мама про тебя спрашивала. Ты ей понравился. Говорит, чтобы я держалась за тебя обеими руками.

— Ты же не рассказала ей…

— Ты что! Нет, конечно!

— Я про способ…

— Я поняла. Это же тайна.

— Ну, да, — согласился Лёшка. — Мурзы не было?

— Не-а, растворился. Это не ты его?

— Не, я так не умею.

Лена помолчала.

— А я топик выкинула.

— Какой?

— Который тебе не понравился.

— Прозрачный?

Порог кухни, Лена, вскинутые руки, полоска живота, грудь, прекрасно видимая сквозь тонкую ткань, вспыхнули в памяти.

В зобу дыханье спёрло — вот что случилось с Лёшкой. Он даже слово «прозрачный» превратил в «прозращн…».

— На самом деле он не совсем прозрачный, — сказала Лена.

— Ну и зря, что выкинула, — сказал Лёшка, кое-как, посредством проталкивания слюны в горло справившись с собой. — Он был это… вполне ничего.

— Точно?

— Что я, врать буду?

— Тогда, может, погуляем?

— Сегодня?

— Или в кино.

Лёшка даже зажмурился.

С Леной в кино — мечта. На вечерний сеанс — космос. Это же не просто так, это почти как свидание. Да, блин, это и есть свидание! В темноте можно и поцеловаться, господин секретарь. Не знали? Многие целуются. А тут — явный намёк.

Но мама? Но брат?

— Лен, я могу только послезавтра, — сказал Лёшка.

В трубке огорченно вздохнули.

— А я думала, сегодня.

— Если получится, то совсем поздно.

— А завтра?

— Завтра я работаю. Это действительно важно.

— В особняке?

— Ага.

— Ну, ладно, — сказала Лена и быстро отключилась.

Обиделась?

Лёшка решил было набрать Лену в ответ, но, повертев телефон в руке, передумал. Что он скажет? Что вызвал Гейне-Александру? Нет, даже не вызвал — вызволил! И что? Нет же никакой трагедии, ну, встретимся завтра, через день или через два. Что важнее? Разве Лена не согласится? Понятно, если бы Мурза нарисовался. Хотя, конечно, кино…

Жутко хотелось, как раньше, послать все лесом, забить и сделать то, что хочется.

Только уже не получалось. Прикинешь, почешешь секретарскую тыковку, подумаешь, что из-за тебя или мама, или брат с сестрой, или Мёленбек, или даже незнакомые люди будут вынуждены откладывать свои планы, переживать, злиться и расстраиваться, и никаких удовольствий, никакого внезапного кино уже не надо.

Взрослый, блин.

Лёшка зашагал в сторону дома. Город подмигивал, гудел, пыхтел, шелестел листвой посаженных на узких газонах тополей, проворачивался, подобно шкатулке с лабиринтом, фасадами и торцами зданий, сплетал улицы и пересыпал пух.

В голове еще нет-нет и звенели осколки маминых эмоций, и Лёшка периодически запинался и кусал губы. Слишком уж гнусно становилось.

Ничего, прорвёмся.

Он зашёл в подвернувшийся магазинчик и купил молока для Динки, которая могла пить его литрами, и мороженое в вафельном стаканчике для себя. Мороженое было слегка подтаявшее, и Лёшка уговорил его едва ли не в три укуса.

Значит, хельманне могут быть любые вещи, облизываясь, поймал он, казалось бы, упущенную мысль. Не только из Ке-Омма, а даже вполне земные. Интересно. Так, наверное, какие-нибудь пуговица или галстук про любого человека такое расскажут, что он и не собирался никому открывать. Что ест, что пьет, что, самое главное, думает. Про того же Мурзу, кстати, если получится, поподробнее узнать бы совсем не помешало. На всякий случай. И про дружков его тоже. Блин, да того же Вощановича на чистую воду вывести!

Но это после. Или после не получится? Значит, придётся выкроить время и зайти к маме на работу.

Ни Тёмка, ни Женька во дворе его не караулили. Эх, телохранители, охрана. Ну и глаза у Тёмки были, когда он через стенку второй раз скользнул. Два царских пятака. Как? Куда? Откуда? Мне снится?

Лёшка фыркнул, вспоминая. Он поднялся по лестнице, пробарабанил пальцами по подоконнику, где утром сидел Ромка. На звонок, хохоча, открыла Динка. Подбородок и верхняя губа у нее были в розовом креме от торта.