Тери Терри - Разрушенная [litres]

– Это касается Стеллы. Она сказала мне кое-что еще – не о том, кто я такая, – но тоже кое-что важное. Вот только я обещала никому не рассказывать.

– Нелегкая дилемма. Скажу только одно: ты должна поступить так, как считаешь правильным сама. Следуй за тем, что подсказывает чутье. – Он похлопывает себя по животу, потом осторожно спрашивает: – А незнание кому-то повредит?

Я качаю головой:

– Нет, история старая. К тому же ее нечем подкрепить, кроме как слухами.

– И что, по-твоему, ты должна сделать?

– Думаю, мне нужно хорошенько обо всем подумать. А как это ты сделался таким отзывчивым да понимающим?

– Супергерой и должен быть таким, – поддразнивает меня Эйден, и я вспоминаю, что когда-то, давным-давно, назвала его так. Когда он нашел Бена в том тренировочном лагере лордеров: Эйден, супергерой, помогающий людям находить дорогих и близких.

Старающийся решать мировые проблемы.

Последнее еще никому не удавалось.

И все же я надеюсь, цепляюсь за ростки надежды, что у ПБВ получится исправить положение, не прибегая к помощи автоматов и бомб. Что Эйден и другие на самом деле что-то сделают.

Что мы что-то сумеем.

– Спасибо, – говорю я. – За все.

Его теплые глаза удерживают мои, и на мгновение мне становится трудно дышать. Потом он качает головой, отводит взгляд и зовет остальных.

– На сегодня достаточно, – говорит Эйден. Флоренс протестует. – Мы так не работаем; мы не лордеры. Кайла расскажет, когда будет готова… если будет готова. Ситуация для нас не критическая.

Роюсь в голове, ищу что-нибудь, что может помочь, и нахожу.

– Подождите. Минутку. Есть человек, который может знать кое-что о моей ДНК.

– Кто? – спрашивает Ди-Джей.

– Мой врач в больнице. Доктор Лизандер.

Эйден пристально смотрит на меня.

– Она была твоим врачом?

– Да. Доктор Лизандер говорила, что в бумагах я значилась как Джейн Доу, и хотя при рождении всех положено тестировать на ДНК, они там не знали, откуда я. Она сказала, что никакой другой информацией не располагает, но за ее словами скрывалось что-то еще. Доктор Лизандер никогда напрямую не лгала, но всегда играла словами.

– Доктор Лизандер, та самая, которая изобрела Зачистку, была твоим врачом? – уточняет Ди-Джей. – Интересно. Держу пари, это не было совпадением. Но почему она говорила с тобой о твоих документах?

– Мы вроде как подружились. Она рассказывала мне о многом таком, о чем ей следовало бы молчать. Нарушала правила, чтобы помочь мне.

– Нам нужно поговорить с ней.

– Она всегда под охраной, а больница превращена в настоящую крепость.

– Если мы доставим тебя к ней, сможешь это сделать? Выяснить, что ей известно о тебе?

– Конечно.

Эйден возражает, говорит, что доктор Лизандер работает на лордеров и, даже если мне кажется, что мы сдружились, это слишком опасно.

Я качаю головой:

– Она не выдаст меня. Никогда.

В машине, на обратном пути в Оксфорд, я сижу сзади, смотрю невидящими глазами, в окно. Размышляю о других «совпадениях».

Я видела Астрид и Нико вместе. Что это значит? Как случилось, что я после Зачистки оказалась в семье убитого премьер-министра? Две мои семьи – мама и Эми, Стелла и Астрид – оказались связанными, их судьбы переплелись, а я застряла где-то между ними. Все наступает, давит; решение только одно.

Бежать.

– Спорим, что отстанешь? – говорит Бен.

– Неужели?

Бен срывается с места, и я устремляюсь за ним. Тропинка слишком узкая, чтобы бежать рядом, но, по крайней мере, мы делаем то, чего давно уже не делали вместе и что, как мне казалось, навсегда осталось в прошлом: мы вместе бежим. Холодно и довольно темно, так что бежать во всю силу по незнакомой тропинке немного опасно, но Бен уже задал скорость. Оставаться лидером я ему не позволю. Когда-то мы бегали ради повышения уровней: их толкали вверх эндорфины. Мы могли говорить о чем угодно, не боясь, что упавший уровень отправит нас в отключку. Как многое изменилось с тех пор. Ни у него, ни у меня больше нет «Лево», и нам не надо бежать, чтобы не впасть в кому, но сегодня мне это нужно. И все же немного удивляет, что Эйден не стал возражать и даже позволил выйти за территорию колледжа. Может быть, понимает. Может быть, понимает слишком много.

Впереди внезапный вскрик. Бен поскальзывается, летит на землю и тяжело приземляется. Я едва успеваю вильнуть в сторону и не споткнуться о него.

– Ух!

– Ты как, в порядке?

– Вроде бы. – Он поворачивает ногу то влево, то вправо. – Да, все хорошо. Просто поскользнулся и упал. Даже растяжения нет.

Я протягиваю руку, помогаю подняться. Бен отряхивается.

– Давай пройдемся немножко шагом.

– Тебе точно не больно?

– Нормально. А с чего это тебе пробежаться захотелось? День был трудный? – интересуется Бен и берет меня за руку. Мы не спеша идем дальше по тропинке.

– Можно и так сказать.

– Хочешь поговорить об этом?

Я отвечаю не сразу:

– А ты не против, если не будем?

Он останавливается, притягивает меня к себе. Его глаза в лунном свете как два темных озера.

– Разговаривать – это один вариант. Есть и другой.

Одной рукой он обнимает меня за талию, другой берет за подбородок. Я чувствую себя как будто в двух местах одновременно: здесь и там, где он впервые меня поцеловал. Тогда тоже был вечер после пробежки, и все было так похоже на сегодня, словно я провалилась куда-то между прошлым и настоящим, между Беном, которого я знаю, и Беном, которого не знаю. И тут меня трясет и по щекам катятся слезы.

Он отстраняется:

– В чем дело?

– Не знаю. Кто ты? Кто я? Что это значит?

– Не грузись. – Бен улыбается. – Перестань думать. – И он целует меня снова и снова, пока прошлое не уходит, слезы не высыхают, а мы остаемся. Здесь. Ничего другого больше нет.

Возвращаемся поздно. Бен крепко держит меня за руку. В коридоре он тянет меня не в ту сторону, и я протестую:

– Моя комната в другой стороне.

– Нет, ты пойдешь со мной. Мы не обо всем еще поговорили.

Еще один коридор… поворот… ступеньки… Бен по-прежнему держит меня за руку. Поздно, я устала, но все во мне дышит и живет. Поговорить?

– А теперь потише, – шепчет он и, открыв дверь, заглядывает в комнату. В темноте на кровати кто-то спит. Крадемся к другой двери. Бен толкает ее и шепчет: – Подожди здесь. Скажу моему тюремщику, что вернулся, чтобы он успокоился и, если проснется, не стал меня проверять.

Переступаю порог. Бен закрывает дверь за мной, и я погружаюсь в темноту.

Слышу негромкие голоса, потом дверь открывается. Бен выходит.

– Минут через пять его и след простынет, – шепчет Бен, прижимая меня к себе. Целует в щеку, шею, и мое сердце стучит так громко, что его слышит, наверное, и студент за дверью.