Ким Лиггетт - Год благодати [litres]

Он взмахивает ножом, я слышу топот, затем истошный крик, чавканье пронзаемой плоти, хруст кости. Хоть бы это был не Райкер, молюсь я, когда рядом со мною падает мертвое тело – один карий глаз глядит на меня, а из второго торчит кинжал.

– Остановитесь, – слышится издалека.

За Райкером и вторым беззаконником, сражающимся за нож, я вижу третьего беззаконника, который бежит к нам. Надо что-то делать, нельзя бездействовать.

Сбросив на землю узел с одеялами и шкурами, я вытаскиваю из него кинжал и вскакиваю на ноги. Я хочу помочь, пытаюсь помочь, но они двигаются так быстро. Мне не хочется задеть Райкера, который и без того тяжело ранен, но, если я что-то не предприму, нам никогда не добраться до берега. Я уже готова броситься в бой, когда второй беззаконник ударом сапога валит Райкера на колени и приставляет к его горлу нож. Райкер смотрит на кинжал в моей руке, и я понимаю, чего он хочет – я должна бросить ему оружие, как тогда, когда мы перебрасывали друг другу кинжал, чтобы скоротать время.

Дрожащей рукой я бросаю кинжал рукоятью вперед, мгновение мне кажется, что я не вложила в бросок достаточно силы, но Райкер ловит оружие и вонзает клинок между ребер противника – однако тот успевает полоснуть его по горлу.

Повисает мертвая тишина.

Земля перестает вращаться.

Птицы перестают петь.

А в следующий миг все невероятно ускоряется.

– Беги, – с трудом выговаривает Райкер и, истекая кровью, валится наземь.

Я стою, застыв, не зная, что делать, как дышать, когда до нас добегает третий беззаконник. Бросив взгляд на Райкера и двоих беззаконников, лежащих на земле, он рычит:

– Умереть должна была только ты.

Эти слова приводят меня в чувство… и я бросаюсь назад, в становье. Мчась на юг вдоль ограды, я пробегаю мимо опустевших засидок беззаконников, глаза мои застилают слезы. Я слышу за спиной шаги, но не оглядываюсь – не могу смотреть на мертвое тело Райкера. На место, где он погиб. Рядом с моей головой пролетает метательный нож и слегка задевает ухо. Я лавирую среди деревьев, пытаясь оторваться, но беззаконник не отстает. Он ухитряется схватить меня за плащ, разрывает его еще больше, но я лягаюсь изо всех сил, вырываюсь и продолжаю бежать. Продолжаю сражаться, хотя понятия не имею, за что. Райкер велел мне бежать, вот я и бегу – и это единственное, о чем я еще могу думать.

– Откройте ворота! – воплю я, подбежав к ним.

Я слышу, как девушки спорят: открывать или не открывать, но у меня нет времени. Мне не удастся взобраться на ограду. Теперь уже нет.

– Пожалуйста! – истошно кричу я, колотя по дереву. По лицу текут слезы, все тело дрожит. Прижимаясь спиной к воротам, я пытаюсь не думать о Райкере, о взгляде, которым он смотрел на меня, когда велел спасаться. О крови. О мертвых телах. Глядя вперед, я вижу в конце тропы едва различимую гладь озера и думаю: а что, если это наказание за мысль о том, что можно убежать от всего этого… можно стать счастливой? Неужто после всего, что со мной случилось, после того, как я выжила в лесу, пережила удар топором, спаслась от преследовавшего меня стражника, после того, как сердце мое разбилось на тысячу осколков – неужто после всего этого все закончится вот так? Неужто я погибну в самый последний день года благодати, прямо у ворот становья, приговоренная к смерти такими же девушками, как я сама?

Я закрываю глаза, готовая принять свою участь. И тут меня втаскивают внутрь.

Покрытая кровью, я падаю на колени.

Они потрясенно смотрят на меня.

Герти протягивает руку, чтобы попытаться утешить меня, и тут Кирстен вопит:

– Не трогай ее! Тирни шлюха! – Она тащит одну из кадок для дождевой воды к огромной груде вещей и припасов, наваленной в середине поляны. Все, что я построила и смастерила, чтобы помочь им пережить минувший год.

– Надо все это сжечь… и ее тоже, – кричит Кирстен, рубя топором кадку. – Принесите факелы! – вопит она.

– Ты это серьезно? – говорит Герти, несмотря на свою разбитую губу. Уверена, ей пришлось драться с ними, чтобы открыть ворота.

– Она не может вернуться вместе с нами! – Кирстен вымещает всю свою ярость на приспособлении для стряпни, которое я изготовила. – Только не после того, что здесь произошло. Если мы не сожжем все это, девушки, которым предстоит выживать здесь следующий год, не будут страдать, а раз так, они не смогут избавиться от волшебства. Избавление – в страданиях!

– Разве все мы недостаточно страдали? – говорит Герти, и голос ее дрожит.

– Заткнись! – шипит Кирстен.

– Нет… она права. – Вперед выходит Дженна. – Среди этих девушек будет моя младшая сестра. Олли. Она никогда не делала ничего дурного… всю жизнь была доброй… соблюдала правила. С какой стати ей страдать ради того, чего нет?

– Волшебство есть! – визжит Кирстен. – Дженна… ты можешь летать. Дина… ты можешь говорить с животными. Равенна… ты можешь управлять солнцем и луной.

Но девушки просто стоят и молчат.

– Ну, что ж, – говорит Кирстен и идет к воротам. – Сейчас я положу всему этому конец.

– Что ты делаешь? – спрашивает Дженна.

– Я могу доказать, что волшебство существует. – Кирстен открывает ворота. – Смотрите. Никто не сможет причинить мне зла, – заявляет она и, выйдя наружу, идет прочь.

Я знаю, почти все беззаконники уже покинули остров, но, по меньшей мере, один остался.

Считая шаги вслух, Кирстен с каждым шагом становится все более и более уверенной, а на счете десять поворачивается лицом к нам и широко раскидывает руки.

– Вот видите – я же вам говорила. Никто не может причинить мне зла. Им мешает мое волшебство. Идите сюда и увидите сами.

Кое-кто из девушек подходит к воротам, когда от леса отделяется темная фигура.

При виде беззаконника все застывают.

Кирстен смотрит на него через плечо и смеется.

– Смотрите, он дрожит. Он не может подойти ближе.

Беззаконник оглядывается по сторонам, дико таращась – он явно пытается уразуметь, ловушка ли это или очередное безумие. Затем осторожно делает шаг в сторону Кирстен.

Улыбка Кирстен несколько ослабевает, но она продолжает стоять на месте.

– Ближе он не подойдет – не позволит мое волшебство. Смотрите сами.

Достав нож, он делает еще один шаг.

– Стой. Я приказываю тебе остановиться. Ближе не подходи… не то тебе будет, плохо, – говорит она, но голос ее начинает дрожать.

Бросившись вперед, беззаконник хватает Кирстен сзади и так плотно прижимает к ее горлу лезвие ножа, что, когда она бормочет:

– Что происходит… – сталь впивается в кожу и разрезает ее.

С горла на грудь течет кровь, и выражение смятения на лице Кирстен тотчас сменяется ужасом.

Наверное, было бы естественно, если бы я сейчас испытывала удовлетворение – ведь Кирстен наконец получила то, чего заслужила – но я чувствую лишь одно: усталость. Я устала от взаимной ненависти. Устала от того, что нас используют. От того, что мужчины решают нашу судьбу, и ради чего?