Markiann Маркианн - Небо Ждёт [СИ]

Серафим себе уяснил, что живопись наполнена символами, которые необходимо понимать, и тогда у тебя появляется ключ к разгадке смысла… Это было как в иконе! Особенно его потрясло, когда он узнал, что картина, на которой была изображена унылая, разбитая телегами грязная дорога, есть рассказ об отсутствии Пути, неведении своего Призвания, о потере человеком самого себя, а этот коричнево-серый цвет, которым написана эта грязь, раньше называли «цветом человеческого крика».

И эта картина была… про него. Серафим отступил на шаг, чтобы выйти из круга слушающих, и зажал глаза рукой, потому что у него из глаз потекли слезы. После этого он с великим трепетом слушал о размышлениях художников о судьбах страны, об их надеждах на возрождение человека из его угнетенного состояния через веру и воскресение, и он, как человек будущего, который уже знал, что произойдёт дальше в истории, и понимал, что их надежды не сбылись, оплакивал сам себя и свой народ. Ещё никогда с такой силой не горело его сердце. Он был очень счастлив.

После лекции он подошёл к Анатолию и ошеломлённо его поблагодарил.

— Приходите ещё, — радостно сказал Анатолий и горячо пожал его руку. — Через неделю, в это же время мы будем размышлять об импрессионизме.

Серафим побледнел. На следующей неделе в это время он будет уже мёртв.

Анатолий заметил это и спросил, что с ним. Серафим через силу улыбнулся и ответил:

— Я расстроился, что больше не увидимся.

— Почему же? — спросил Анатолий.

— Мне надо будет уехать. Вряд ли я когда-нибудь ещё раз окажусь в вашем мегаполисе…

— Надолго ли вы к нам? — спросил он его.

Серафим побледнел ещё больше и сказал:

— Дня на два… Максимум на три.

— Я вас понял, Серафим. Я пересмотрю своё расписание и найду возможность специально для вас поразмышлять с вами об импрессионизме в удобное для вас время!

Серафиму стало невероятно тепло в душе. Он с радостью согласился. После чего он сердечно распрощался с Анатолием и спустился с Валерией в гардероб. Подавая ей пальто и придерживая, пока она надевала его, Серафим с благодарностью и трепетом ей сказал:

— Какое счастье вы мне подарили, Валерия! Какое вдохновение и переворот в моей душе!

Она повернулась к нему, сияя, и произнесла:

— Да, Серафим! Душа так же, как и тело испытывает голод, и так же погибает, если её не кормить…

Сердце Серафима разгорелось от этих слов, когда он понял, что он всё оплакивает скорую гибель своего тела, но и не заметил, как неоплаканной погибла в нём его душа… И он, даже не обращая внимание на то, что со стороны это выглядит странно, прислонился спиной к стене и, опустив голову, позволил себе заплакать по ней.

Валерия как-то очень тихо и очень мягко его обняла, усадила на диван и села рядом.

Серафим не мог говорить. Он сидел, опустив голову, сцепив перед собой руки в тонких кожаных перчатках. Затем он достал медальон из-под свитера, приложился губами к нему и тихо произнёс:

— Пречистая… очисти душу мою грешную…

После спрятал медальон, встал и, подав Валерии руку, чтобы она встала, направился к выходу из картинной галереи.

На улице шёл сильный дождь и дул холодный ветер. Стоя под зонтом и зябко поднимая воротник, Серафим смотрел на Валерию со страшным желанием её… отпустить… Выйти из этого ада, чтобы больше не надо было никого убивать, запереться в гостинице и там тихо дождаться своего мучительного конца. Но что-то против его воли заставило вдруг сказать:

— Валерия… Сейчас уже поздно. Разрешите вас проводить?

Валерия с заботой посмотрела на него и сказала:

— Серафим, буду благодарна вам… Но я живу недалеко, и вы так бледны, что мне в пору провожать вас!

— Это ничего, — грустно сказал Серафим. — Это скоро пройдёт.

Он снова предложил ей взять его под руку, и они медленно и молча пошли к подземке…

Убийца в нём все-таки побеждал…

Валерия жила в центре полиса и не в блок-хаусе, а в старом малоэтажном доме, построенном ещё в начале века. Перед домом был разбит сквер, неподалёку располагалась подземная парковка для магнекаров. Они не спеша дошли до подъезда. Серафим снял перчатку и протянул ей руку, она подала свою, и он легонько пожал её.

— Странно как всё… — задумчиво сказал он, глядя в её лицо. — В этом полисе я встречаю людей, которых знаю недолго, но они входят в моё сердце, как родные. Валерия… Благодарю вас за сегодняшний подвиг в полицейском участке. Пусть он казался и безрассудным, но теперь я понимаю, что он был сделан вами от чистого сердца. Воистину, вас мне подарил Господь.

— Я тоже благодарю Господа за нашу встречу, Серафим, — радостно сказала Валерия. — И рада, что смогла в нужный момент вам пригодиться.

Серафим кивнул. Она ещё даже не подозревала, насколько она смогла бы ему пригодиться.

— Ну, вы бегите уж, — сказал Серафим. — Дома, поди, вас заждались.

Валерия улыбнулась:

— Что вы, в этом мегаполисе я живу одна! У меня есть только родители, но они живут не здесь.

— У вас нет семьи? — переспросил Серафим. — Почему же?

Валерия застенчиво улыбнулась.

— Когда была молоденькой девушкой, то решила для себя, что посвящу себя Господу, чтобы лучше послужить Ему. В Евангелии это названо «совершенным путём».

— Вы приняли монашеские обеты? — поразился Серафим.

— Что вы, нет! Господь предостерегает от клятв… Просто для себя однажды я так решила и всю жизнь придерживаюсь своего решения.

Серафима пробила дрожь. Перед ним стояло чистое существо… дева, которая жила в отличие от него не в обители, где он в мучениях, физических нагрузках и постах усмирял свою вечно жаждущую плоть, а в мегаполисе, и сохраняла в этом разврате и аду свою чистоту. Серафим не мог это вместить… в этом должен был быть какой-то изъян!

— Но вдруг вы полюбите кого-нибудь, что вы будете делать?

— Не знаю, Серафим. Просто я так люблю Господа, что ещё никому не удалось занять Его место…

Серафим прижал ладонь к груди, чтобы через одежду почувствовать медальон Пречистой. Он тоже очень любил Деву Марию… он понял Валерию. Она заметила это его движение. Она видела уже, как он молился и доставал медальон, и посмотрела на него счастливыми глазами.

— Как о многом бы мне хотелось с вами поговорить, — с горечью сказал он. — Но поздно… в смысле, вам и мне надо идти… Надеюсь… вы не пожалеете о нашей встрече…

— Не пожалею, — кивнула Валерия.

Он на миг представил её глаза, если она увидит его над трупом противоречащего с окровавленным ножом. И побледнел ещё больше… и пошатнулся… Она поддержала его рукой и с тревогой взглянула в его потемневшие глаза.

— Не пожалеете? — сипло спросил Серафим. — Даже если узнаете обо мне недоброе?