Markiann Маркианн - Небо Ждёт [СИ]

— Доченька, — с выдохом облегчения сказала Марфа Ильинична. — А я тебя везде ищу, даже напугалась. Что ты тут делаешь, родная?

Настя замолчала и, повернувшись к ней, сказала:

— Я плачу, матушка.

— Зачем же, доченька, или ты не знаешь: радость у нас какая? — удивилась Марфа Ильинична.

— Мне так Боженька сказал, — серьёзно ответила Настя. — Он сказал мне, что нужно оплакивать Савву, и его братьев, и всех нас, и всю землю, на которой нет покаяния и нет любви, из-за чего лучшие сыны Бога убивают себе подобных, убивают друг друга. Вот я и плачу. Савва хороший. Его Бог очень любит…

Настя снова опустила голову и запричитала:

— Спаси, Господи; спаси, Господи; спаси, Господи…

Марфа Ильинична с удивлением обернулась на братьев и сестёр, которые сидели тихо за столом, и, прикрыв дверь, вернулась и тоже подсела к ним.

— И вот это продолжается уже несколько часов, — сказал Антон. — Налить ли тебе, сестра, чаю?

Марфа Ильинична, всё ещё в состоянии оцепенения, машинально кивнула, потом спохватилась и сказала:

— Да нет, брат Антон, я лучше пойду! Только прошу тебя, не отпускай её одну домой.

— Марфа Ильинична, это я тебе обещаю, — заверил Антон, и она, ещё раз заглянув в комнату, где была Настя, озадаченно пошла к выходу.

Глубоко ночью приехал Арден и в тревоге, бегом бросился с парковки домой. Увидев его, Сергей поёжился и, с чувством вины, проговорил:

— Ты очень удивишься. Но у нас появились профессиональные плакальщики.

— В каком смысле? — не понял Арден.

Сергей открыл дверь в комнату с капсулой, и оттуда донеслось:

«Спаси, Господи… спаси, Господи… спаси Господи…»

Арден вошёл вовнутрь и удивлённо посмотрел на Настю. Увидев его, она быстро встала с колен и радостно сказала:

— Дядя Арден! Как хорошо, что вы уже приехали!

Она пошла в прихожую и стала одеваться. Сергей встал, по своей привычке сложив руки на груди, и с усмешкой её спросил:

— И что, и это всё? Всего лишь восемь часов молитвы? А мы думали, что ты до утра с нами останешься!

— Не могу, — сказала Настя. — Мне Боженька сказал: плакать только до приезда дяди Ардена. Вот, и я его дождалась! Проводите меня, пожалуйста, домой!

Сергей посмотрел на Филиппа и попросил его проводить Настю. Когда они ушли, Арден уже изучал состояние Савватия по показаниям приборов.

— Ты мне не сказал, что у него кровоизлияние в мозг, — подавленно проговорил Арден. — Немедленно нужна операция.

Сергей стоял у него за спиной и с трепетом ждал от него хоть слова брани, но Арден молчал. И это было невыносимо. Если бы он на него хоть накричал, ему было бы легче. Арден опустил голову и, не глядя на Сергея, попросил его помочь перекатить капсулу в операционный роботизированный комплекс. Он ввёл необходимые инъекции, надел 3D-очки и начал операцию. Через час он бессильно снял очки, протёр ослепшие уставшие глаза, включил капсулу в режим реабилитации и, упав в кресло, бессильно заплакал. Сергей, не находя себе места, больше не смог это выдержать.

— У него всё плохо? — глухо поинтересовался он.

Арден утёр мокрое лицо и проговорил:

— Нет. У него всё хорошо. Всё плохо у нас…

— Что ты имеешь в виду? — спросил Сергей, готовясь к худшему.

Арден, наконец, взглянул на него и произнёс:

— Сколько бы совершил на Земле Господь, если бы мы, христиане, перестали грешить и мешать Богу действовать! Завтра Савватия я приведу в сознание. Но после случившегося… как он сможет принять нас за братьев?

— Как будто бы до этого был хоть какой-то шанс, — буркнул Сергей.

Арден посмотрел на него так, что Сергей сконфузился и пробормотал:

— Прости Арден… прости меня… прости…

— Не у меня проси прощения, — с горем ответил Арден, — а у Спасителя. Ты же видел сегодня их Наставника, удостоенного созерцания Славы Божьей. Они не могут быть бесчеловечными выродками, если таков их духовный отец.

Сергей опустил голову.

— Скажу тебе больше, — с расстановкой произнёс Арден. — Сегодня, когда отец Александр со смирением просил нас, братьев, как заложник — террористов, не убивать его любимого друга, я стоял перед Господом, как на Страшном суде. Что произойдёт завтра, во многом зависит от тебя и от состояния твоего сердца. Если тебе не под силу полюбить их как врагов своих, то им тоже это будет не под силу. Если тебе не под силу увидеть в них братьев, то им тоже это будет не под силу. Молись, Сергей. Завтра весь свет сойдётся на тебе. Наше братство будет измерено, взвешено и может быть признанным лёгким, негодным и недостойным отцов наших.

Сергей, стоял, пытаясь осмыслить услышанное. Увидев в нём духовный процесс, Арден тяжело поднялся и сказал:

— Брат Сергей, пойдём спать. Пусть подежурят Михаил и Антон. Завтра полковник обещал экзоскелет. Но боюсь, нам потребуется реанемокар…

Максим проснулся из-за того, что почувствовал, что в его келье кто-то есть. Это было большим преступлением и нарушением устава обители. Этого никто не мог делать, даже Наставник. Леденея, он открыл глаза и повернул голову ко входной двери. Он увидел, что прямо у его постели стоит человек в монашеской рясе, с надвинутым капюшоном, прикрывшим его старое морщинистое, смутно знакомое ему лицо. Увидев, что Максим проснулся, его губ коснулась кривая улыбка. Это было так странно и гадко! Он потянулся к его лицу свой старческой, худой с массивными костяшками рукой. Максим брезгливо хотел отодвинуться, но понял, что не может даже пошевелиться, он захотел закричать, но у него не было голоса, из глотки вырвался какой-то сип… Это было, как в кошмарном сне… Его тело затрясло мелкой дрожью.

Человек дотянулся своими ледяными пальцами до его губ, со стоном похоти провёл по ним, и вдруг заговорил мерзким дребезжащим голосом:

— Я истощен… какой страшный голод… а ты — отдыхаешь? Спишь? Подобрали тебя, как шелудивого щенка? От грязи и червей отмыли? Лапку больную залечили и перевязали красивой ленточкой? В миску налили чечевичной похлёбки, и ты готов самозабвенно лакать её, вылизывая даже края шершавым язычком, забыв о своём первородстве? Ты разочаровываешь меня… У тебя же было великое предназначение: ты должен был меня собою кормить, и, когда придёт мой час, меня вместить, но ты… Ты позволил, чтобы тобой пользовались другие! — Человек низко наклонился над ним и уголки губ его опустились. Его глаза, неживые, картонные, жадно скользили по его лицу и, наконец, слепо взглянули в его глаза.

— Кир… как он посмел? Он просто мухой прилип к тебе, как к изысканному мёду, приковал тебя к себе назойливой приторной заботой, чтобы с наслаждением упиваться пряной чашей твоей души? А ты, как бессловесный раб, позволил ему это? Может, тебе самому это стало доставлять наслаждение, и после благородной трапезы тебе вдруг захотелось вкусить чёрствого хлеба с плесенью? — Губы человека затряслись и скривились в гримасе злобы. — Избавься от него. Возвращайся.