Вальдемар Лысяк - MW-10-11

"Слышит каждый, что шут скажет,

Только дружбой не уважит".

Единственным приятелем шута мог быть умный или, по крайней мере, терпимый монарх - ведь разве оба не имели скипетра? Равно как из благодарности за правду, которую министры, церемонимейстеры, совет­ники, фавориты и кокотки затушевывали лестью и "интерпретациями". Французские короли первыми дали для себя же шанс выслушивать неприукрашенную правду, и в награду им выпал отряд наивеликолепнейших шутов во всей истории. А лучшими из лучших в этой команде насмешников были Джефрой (при Филиппе V), Сеньи (при Филиппе VI), Миттон и Тевенин де Сент-Лежер (Карл V Мудрый советовался с ним каждое утро, улучшая тем самым сое настроение и мудрость, а смерть Тевенина оплакал и почтил его надгробием в соборе св. Маври­кия в Сенли), Хайнселин (при Карле VI), Робине (при Карле VII) и наконец, во времена правления Людовика XII и Франциска I знаменитейший Трибуле, то есть Николя Февриаль, которого Рабле назвал "морософом", то есть "шутом-мудрецом", и которого обессмертили Верди в "Риголетто" и Гюго в "Король забавляется".

Целые поколения поэтов и писателей, начиная с Клеменса Маро (первая половина XVI века), прослав­ляли гений и "безумную храбрость" Трибуле. Шут натягивал веревку доверенности с королем чрезвычайно рискованным образом, однажды он был даже осужден за наглость на смерть, и выжил благодаря собственной шутке. Легендарное же его выступление имело место в 1539 году, когда император Карл V Габсбург, повели­тель Австрии и Испании, обратился к своему заклятому врагу, Франциску I, с просьбой разрешить проход ис­панских войск через территорию Франции для того, чтобы поскорее усмирить мятеж в Генте. Как-то раз Фран­циск, который в силу рыцарского воспитания уже склонялся к тому, чтобы дать на это согласие, вопреки реши­тельной оппозиции советников, вошел в собственный кабинет и застал там что-то пишущего Трибуле.

- Что ты делаешь? - спросил монарх.

- Что делаю, братец?... Составляю список самых больших дураков и одно имя уже имею.

- Это чье же?

- Императора Карла, который настолько глуп, что отдается в твою милость.

- А если я все-таки разрешу ему пройти через Францию?

- Тогда я вычеркну его имя и впишу на освободившееся место твое!

"Список дураков" с угрозой включения имени монарха стала с тех пор классическим, довольно часто "копируемым" номером европейских насмешников, в том числе и польских.

Список же великих французских шутов на Трибуле не закончился. За шесть десятков лет, заполненных правлениями Генриха II, Франциска II, Карла IX, Генриха III и Генриха IV блистали: Брюске (его прославляли Брантом, Руше и Ноэль дю Фаль), Тони (про него писал Брантом, а стихами воспел Ронсар), Мастер Мартин, Шико (мой любимейший чужеземный шут, по следам которого я шел по берегам Сены и Луары и которому посвятил целую главу в книжке "Французская тропа") и, наконец, Ангулевен. Последним придворным шутом Франции был Ль'Анжели (во времена Людовиков XIII и XIV), меланхоличный поэт, против которого восстал весь двор и его согнали с должности при согласии "Короля-Солнце". Тем самым сама должность придворного шута была упразднена. Солнца избавились от пятен, которыми были слова правды, бросаемые издевщиками в трико в клетку. Родился абсолютизм...

Еще Вольтер, визитной карточкой которого сегодня является "Кандид", и который писал Алемберу: "Иди всегда с насмешкой дорогой правды", пытался играть роль шута в общественной жизни. Начал он сразу же после смерти Людовика XIV и на восемнадцать месяцев попал в Бастилию. Впоследствие, уже вечно опаса­ясь Бастилии, он будет бежать из Парижа, те же, кто держит в своих руках веревки, будут попеременно то гла­дить его (прием в Академию), то сжигать на костре его "Философские письма", чтобы до него дошло - времена изменились.

Маркс сказал: "Каждый раз, когда поезд истории въезжает на поворот, мыслители выпадают из ваго­нов." Это факт. Во второй половине XVII века заместитель солнца заявил: "Государство это я!" (это неважно, что в действительности Людовик XIV подобной формулировкой не воспользовался - она была приписана ему Вольтером), и поезд истории свернул к станции "Абсолютизм", центробежная же сила выкинула "морософов" в шутовских колпаках из вагона прямо в ров, где утонули их шутовские скипетры. Зато монаршьи скипетры на­долго получили монополию, а впоследствии изменчивое время заменило лишь материал, из которого их произ­водили, позолоченное дерево было превращено в резину.

В Польше тоже имелись собственные шутовские звезды, ярко блистающие в массе банальных насмеш­ников. Именно в массе, здесь нет преувеличения, их было так много при дворах магнатов, что в 1504 году ано­нимный писатель напоминал: "Достаточно и одного шута при дворе!", а Рысиньский в своих "Прибаутках" в 1619 году цитировал старинную поговорку: "Куда не глянь - одни шуты". Тжиптицкий в книжонке XVI века "Что новенького или двор" сообщает, что шутов считали одинаково нужными, как и врачей, и сравнение это вовсе неглупо. Фрезер в своей "Золотой ветви" припомнил корейский рассказ о царе, страдавшем из-за гной­ника на губе. пока шут, вызванный не имеющими возможности прикоснуться к повелителю врачами, не рас­смешил того так, что гнойник лопнул.

Первое у нас письменное упоминание о шуте мы находим у Кадлубка, который пишет, что после битвы на Мозгаве краковский епископ Пелка выслал своего доверенного человека, священника, переодетого шутом, чтобы тот узнал чего-нибудь о сражении. Несколько шутов находилось при дворе Казимира Великого, в том числе и таинственный "шут, за которого никаких денег не жалко" и краковский селянин Кур. Шутов имел и Владислав Ягелло, в чем его обвинял епископ Збигнев Олесницкий.

Последние два десятка лет XV века и вся первая половина века XVI - это золотая эра придворных шу­тов. И ничего удивительного, ибо это были золотые времена Возрождения и Гуманизма. В них полно гениев мысли, науки и искусства: Коперник, Леонардо, Браманте, Рафаэль и Микельанжело, Макиавелли и Босх, Лю­тер и Мор, Армиосто и Кохановский, Рабле и все остальные. Именно в это же время живет троица равных вы­шеупомянутым, но оскорбленных энциклопедиями наибольших шутов-"морософов": Вилл Саммерс в Англии, Трибуле во Франции и Станьчик в Польше. У Трибуле и Станьчика совпадают даже даты рождения: "около 1480 года".

Наследие Станьчика приняли в Польше Слобиковский, Земба, итальянец Гузман, Войташек, Ясек, Бе­нек и Винницкий. Самым интересным среди них был Бенек, он же Бениаш, шут великого коронного канцлера Кшиштофа Шидловского. Когда однажды, на пиру, уважаемые гости насмехались над Бенеком, тот долго мол­чал, но потом серьезно сказал:

- А знаете, милостивые государи, что я, выходит, тоже великий господин, больше даже чем канцлер, так как у него всего один шут для забавы, а у меня столько, сколько здесь за столом поместилось!