Александр Сигалов - Жгугр. Будем жить! [СИ]

— Так вот они где! — перед ним открылась уютная зала библиотечного типа. На лакированных, красного дерева полках вдоль стен стояли, мелькая разноцветными незапыленными корешками, книжки, книжки и еще много книжек. На невысокой сцене, покрытой дубовым паркетом, немолодой мужчина в рубашке навыпуск, с торчащей клочьями бородой и всклокоченными волосами рассказывал:

— Когда самолет оторвался от земли, я выдохнул и показал в иллюминатор средний палец — всей святой чучхе троице: и Ким Ир Сену, и Ким Чен Иру, и Ким Чен Ыну. Я наконец сбежал из-под их пристальных очей. И если у Оруэлла за тобой следит один Большой Брат, то в КНДР их целых три!

Публика жидко зааплодировала, а с первого ряда кто-то выкрикнул: «Браво!» Саша внимательно разглядывал публику, ища Эрнеста. Люди в зале были преимущественно пожилые, с морщинистыми лбами и проницательными прищуренными глазами, отмеченными печатью неизбывной интеллигентности. Многие носили очки. Без пол-литра было ясно: эти люди много думают о судьбах страны и мира. В задних рядах Саша заметил Эрнеста и помахал ему рукой. Тот не обратил внимания, напряженно глядя на сцену. Саша махнул еще раз и еще, но ответа не было. Протолкнувшись мимо нескольких благообразных женщин с шиньонами, прислоненных к стене лыж и макета байдарки в углу, Саша приблизился к родственнику.

— Эрнест! — помахал он прямо возле его головы.

Тот подслеповато вздрогнул, обернулся: — О, Саша! Ты приехал! Ну пойдем выйдем, поговорим…

Они вышли во двор, несмотря на утро, Эрнест выглядел усталым.

— Сейчас концерт должен начаться, пока ждем артистов, сам Кикаджава должен приехать, но задерживается. Говорят он страшно занят, страшно занят… Ты слышал интереснейший рассказ Вадима Зиксельберга о его путешествии в Северную Корею?

— Только самый конец. Он что, там в тюрьме сидел?

— Да нет, туристом посетил. Как сам?

— Все норм, но я в переделке. Опасаюсь, не миновать мне ареста, — помня интеллигентные манеры родственника, Саша старался говорить культурно.

— Да ты не бойся, не бойся, мы сейчас с соратниками все обсудим и решим, на конспиративную квартиру тебя устроим, там тебя даже Шерлок Холмс не найдет. — ободрил Сашу родственник.

Алина очнулась от глубокого сна: кто-то тряс ее за плечо. С трудом открыв глаза, она обнаружила над собой трясущуюся гору жира в форме РЖД, кудахчущую, как наседка на сносях: «Вставайте, девушка, вставайте, приехали уже! Сейчас поезд уедет в депо и ищи его!» Не вполне понимая, кого и где ей надо искать, Алина вскочила с места и выбежала на перрон. Пасмурное небо низко висело над приземистой аркадой старинного вокзала, угрожая залить землю живительной, но избыточной влагой. Пройдя насквозь привокзальный парк, Алина вышла на дорогу. Стоя на облупленной, утопающей в мусоре остановке, она недоумевала: с тех пор, как она отсюда уехала пять лет назад, здесь не поменялось ровным счетом ничего. Все те же покосившиеся крестьянские избы, покрытые обитой краской заборчики, знакомая надпись «Маша — дура», продуктовый магазин «Утята» на углу, асфальт в дырах, как после бомбежки, и уходящая в горизонт улица с облезлыми пятиэтажками — все как прежде. Ярким пятном на этом фоне выделялась новенькая вывеска с изображением веселого синего автобуса, привинченная к столбу. На ней какой-то остряк уже успел нарисовать половой член с крупными яйцами. Клокоча мотором, к остановке подъехал раздолбаный рыдван. «Еще бывают такие цены на проезд?» — удивилась Алина. Глядя в окно, она играла с собственной памятью в «угадай следующий дом»: сейчас будет дом с красной крышей, где жила Катюха, за ним — краснокаменные заброшенные палаты, где они нюхали клей в седьмом классе, а вот и гордость города — деревянная усадьба с резным балконом на длинных ножках. Автобус заехал в панельный микрорайон. «На остановке!» — выкрикнула Алина, и как только ржавые двери маршрутки со скрипом разъехались, вылезла на покалеченный асфальт. Лавочка у родного подъезда все так же косилась на правый бок, на код, механически забитый привычными пальцами, домофон отозвался привычным «пи-и-п», серый карцер подъезда был чист и вымыт. Поднявшись на третий этаж, Алина нажала на кнопку звонка.

Еле слышное шарканье стоптанных тапочек по линолеуму. Широко распахнулась дверь, и сразу в нос — уют поношенного халата, дегтярное мыло, сахар, ваниль и яблоки с кухни, объятия: «Ну, приехала, дочка! Уж заждалася я!» Когда наобнималися, надышалися, наплакалися, пошли на кухню. Сидя на покоцаном эмалированном табурете, Алина молча смотрела на мать — отблески былой красоты еще пробивались сквозь седые пряди, но она очевидно сдала. Волосы высохли и поредели, талия расплылась, в больших глазах на располневшем от сдобы лице отражалась безвременная усталость.

— Что-то ты выглядишь утомленной, тебе бы отдохнуть!

— На том свете отдыхать буду.

В молодости мать слыла боевой девушкой — комсомолкой, активисткой, отличницей, но жизнь учит смирению. Терпеливым жизнь учит быть и тихим, а беспокойных бьет серпом по буйной башке, чтоб не бузили. Вот и мать после гибели первого мужа от производственной аварии, алкоголизма и нелепой смерти отца притихла, приняла и смирилась. Мать вскипятила воду на газу и налила чаю, черного байхового, на стол поставила печенье. Протянула было руку за сахаром, но Алина остановила — не надо, мама. Окно прикрывали все те же тюлевые занавеси, та же желтая клеенка с давно выцветшими розочками покрывала стол, над столешницей возле раковины на крючках-петушках висел засаленный протертый рушник, а правее — тяжеленный стальной половник. Его-то Алина помнила очень хорошо, с тех пор как в пятилетнем мелком возрасте решила поиграть в стряпуху и уронила его себе прямо на голову. Взбухшая шишка адски болела, маленькая Алина проплакала всю ночь, воображая, как она отомстит злой железяке. К утру вся подушка была мокрая.

В главном зале Сахаровского центра кипела, взрываясь искрами шампанского, светская тусовка! Театральные режиссеры, критики, писатели и другие представители творческой интеллигенции двигались по залу, перебрасываясь словами и сплетничая. Компании сходились и расходились, меняясь участниками. Обсуждали насущные проблемы и события: когда приедет Кикаджава, когда падет режим и когда наступит 37-й год версии 2.0. Как только Саша с Эрнестом пристроились в углу, к ним подошел благообразный мужчина с баками и сияющей лысиной. Под значком «Мы были на Болотной и придем еще» на лацкане его вельветового пиджака была подколота белая лента.

— Марк Фурман, режиссер документальных фильмов, — представил подошедшего Эрнест.