Дмитрий Казаков - TEENариум. Антология невероятных историй [сборник litres]

Картинка исчезла.

– Это мы с хорошей подругой были на рок-концерте. Теперь каждый, кто здесь пройдет, почувствует ту радость, то ощущение полета, которое чувствовали мы на концерте. Вместо обид и злости.

– Ура! – Алевтина подпрыгнула от радости.

– Что вы с ней сделали? – спросила потом у Ивана та самая поссорившаяся с другом воспитатель. – Еще не видела, чтобы она так смеялась.

И Ваня начал их учить, как бороться с кляксами. Он приносил с собой серебряные пруты, дети тем временем замечали новые лужи, пытались сами понять, кто их оставил. Потом кто-то из малышей аккуратно «оживлял» черную бяку, делал ее радужной, а Ваня заменял плохое воспоминание на новое, хорошее.

Пруты он своим подопечным не оставлял. Говорил: опасно пока самим. Да и, если честно, Алевтина не смогла бы вот так ярко вспомнить радость из прошлого. Разве что – придумать.

Ваня говорил, что и придуманное годится – лишь бы оно было светлое, и ты сама в него верила. Но прута все равно не давал.

Даже когда Алевтине исполнилось шесть лет. А потом – и целых шесть с половиной.

Как же можно просто ходить и смотреть на эти кляксы гадкие? Ваня ведь не каждый день приходит. И даже не через день – раз в неделю. Иногда – два. Но за один раз все кляксы убрать не получается. А пока он вернется – новых добавится.

Эх, если бы она могла сама!

После «уборки» так здорово – взрослые спокойные и веселые становятся. А когда взрослым хорошо – то и все вокруг вроде как лучше.

Так однажды размышляла Алевтина над лужей, размышляла… и вдруг заметила, что клякса под ее руками немного размылась, стала бледнее. Серая, не черная уже.

– Исчезни, исчезни, противная, – прошептала Алевтина и оглянулась: не смотрит ли кто?

А пятно под пальцами таяло, пока совсем не исчезло. Оно не сверкало радугой, как у Вани, не показывало картинок, просто испарилось.

Узнав об этом, Ваня испугался. Сказал, чтобы все равно не трогала пятна без него. Ну как же их не трогать? Когда их вон сколько… Да и потом стереть у нее получалось далеко не все – только самые маленькие лужицы, которые появились совсем недавно. Но даже от этого становилось лучше… Светлее. Приятней.

А потом из приюта ее забрали. Сказали, что нашли для нее новых маму и папу. Сказали, что она должна быть счастлива – у нее будет собственный дом!

Алевтина радовалась.

Но не дому. И даже не новым маме Тане и папе Сергею – хотя они покупали ей и одежду, и вкусняшки разные, и водили и в кино, и в парки, и еще много куда, и часто-часто обнимали. Но у Алевтины в груди словно кусочек льда не растаял… И даже не тому она радовалась, что теперь можно всякое вкусное под матрас не прятать, хотя все равно втихаря прятала. Пусть даже новая сестра и не отбирала у нее ничего, хотя почему-то жутко Алевтине завидовала. За Алисой просто хвост из черной зависти тянулся…

А радовалась Алевтина тому, что теперь сможет убирать пятна не только в приюте, а везде, где окажется. В школе, на улице, в парке, в кинотеатре, на лавочке возле старушек… А вот в новом доме грязи было мало, похоже, еще и рыжий кот Бродяга помогал, вымуркивал пакость. Только сестрицын «завистливый хвост» почему-то никак не удавалось стереть. Как ни старалась Алевтина, ничего не получалось.

Только злилась Алиса: чего, мол, под ногами крутишься?

Ну и ладно, решила Алевтина. И убирала то, что получалось. Вот сейчас, например, на цветке магнолии – клякса! Как же это – такую красоту и пачкать?

Алевтина, пока сестра болтала с подругами, пробралась к дереву, стала на носочки, осторожно коснулась лепестков. Стирается! Ура! Уже исчезла. Ох, мамочки, а выше – еще одна. Ну как же так? Почему? Откуда? Алевтина схватилась за ветку, подтянулась, осторожно поставила ногу. Потянулась за другой веткой, вот еще чуть-чуть, ближе… Ой!

Она рухнула вниз, ударилась спиной, кажется, закричала.

Услышала знакомое: «Ё-ё-ё-ё-ё-ёт!»

И провалилась в пустоту.

Я проснулась утром.

Смутно вспомнила, как Оля с Кариной поливали меня водой в ботсаду, а потом довели до дома. Я вроде бы отключилась на несколько минут, но потом – ничего, сама дотопала до дома. Только спать очень хотелось, но спать мне не давали. Пока не приехал врач. А врач сказал, что у меня легкое сотрясение мозга и велел лежать в постели. Дней десять, не меньше.

Хорошо, полежим.

Но что-то не давало покоя. Кажется, я что-то забыла. Зачем я вообще полезла через оградку к магнолиям? Я полезла за Алевтиной… Алевтина!

Я совершенно не помнила, чтобы она возвращалась с нами домой. Но… Мы же не могли ее там оставить? А если оставили – мама же ее забрала? Ох, и влетит мне… Или она все-таки пришла с нами? Ничего не помню. За дверью спальни послышался мамин голос.

– Мама! – Я сползла с кровати, меня пошатнуло и затошнило. – Мама! С Алевтиной все в порядке?

– Ты чего кричишь? – Мать появилась на пороге комнаты в красивом шелковом халате красного цвета с причудливыми синими цветами.

Не помню у нее такого халата.

Каштановые волосы мамы лежали аккуратными короткими волнами. Подстриглась?

– Алевтина, – выдавила я, держась за прикроватную тумбочку.

– Притащили твои подружки эту дрянь, было бы из-за чего переживать.

Я не поверила ушам.

– Мама, что ты говоришь такое? Как ты можешь? – Шатаясь, я выбрела из комнаты и пошла в спальню сестры.

– Куда ты?

– Хочу ее увидеть.

– Где? – В мамином голосе зазвучали тревожные нотки. – По-твоему, она у отца в кабинете? Сильно же ты головой ударилась.

Она засмеялась. А мне стало совсем нехорошо.

– Мама, – я медленно повернулась, – где Алевтина?

– В рюкзаке твоем. Девочки подобрали под деревом и принесли. Лучше бы выбросили там же.

– Мама?! Ты о чем вообще?

– Ложись в постель, я принесу твое недоразумение. – Мама развернулась и пошла в прихожую.

На кухне орал кот.

Я застыла возле спальни Алевтины. Или – отцовского кабинета? Едва мать отошла, я осторожно приоткрыла дверь. Папа сидел за письменным столом и стучал клавишами. Никакой детской кроватки, никаких игрушек на полу, никаких веселеньких занавесок с котятами…

– Вот, держи.

Мама протягивала мне нечто – большую тряпичную куклу со светлыми волосами-веревками и голубыми глазами навыкате. Была она неприятная и нелепая, туловище, как груша, тонкие ручки и ножки болтались сосисками, аляповатая улыбка, криво нарисованные уши…

Я в ужасе отшатнулась.

– Мама, что это такое?! Вы меня разыгрываете? Где моя сестра?

На крик выскочил отец. И даже Бродяга высунулся с кухни. И снова взвыл.

– Что случилось? Потеряла свою Алевтину?

– Да вот она! – Мама сунула мне тряпичное недоразумение в руки. – Двенадцать лет барышне, а все в куклы играет.