Ннеди Окорафор - Кто боится смерти [litres]

Я со вздохом подняла руки.

– Я не понимаю, Ога, что ты имеешь в виду.

– Рана, судя по всему, не смог поверить тому, что было ему сказано. Ему велели искать не высокого мужчину-нуру. А женщину-эву, – он рассмеялся. – Он не солгал хотя бы в одном – ты и правда высокая.

Я шла домой как в тумане. Мне не хотелось, чтобы Мвита шел со мной. Я всю дорогу плакала. Плевать, что все видят. Мне оставалось находиться в Джвахире меньше часа. Мама ждала меня в большой комнате. Я села рядом с ней на диван, и она дала мне чашку с чаем. Чай был очень крепкий, как раз то, что надо.

На сегодня хватит. Я знаю, что случится послезавтра… может быть. Надеяться не запретишь, так ведь? А что еще осталось мне и ребенку, растущему во мне?

Не надо удивляться.

Хватит. Хорошо, что сторожа тебя пустили, и, надеюсь, твои пальцы поспевали за мной. А если у тебя отберут компьютер и разломают на кусочки, надеюсь, что память тебя не подведет. Не знаю, пустят ли тебя сюда завтра.

Слышишь, как снаружи шумят? Уже собираются, готовятся к зрелищу. Им не терпится забить камнями ту, которая перевернула их мирок вверх ногами. Дикари. Это так не похоже на джвахирских жителей, апатичных и цивилизованных.

Снаружи моей камеры охранники, они подслушивают. Во всяком случае, пытаются. К счастью, они не говорят на океке. Если сможешь сюда вернуться, сможешь еще раз просочиться мимо этих наглых, злобных, несчастных, заблудших мерзавцев, я расскажу тебе остальное. А когда я закончу, мы увидим, что со мной будет, идет?

Не волнуйся, ночью я не замерзну. Тут полно камней, и я умею согреваться. Я также умею оставаться в живых. Береги свой компьютер на обратном пути. Если ты не вернешься, я пойму. Мы делаем что можем, а остальное лежит в холодных руках Судьбы. Береги себя.

Я плохо спала.

Еще один мужчина умрет из-за меня. Ну, из-за себя. Утром, перед восходом солнца, он пришел ко мне в камеру. Надеялся прославиться. В этом я не похожа на маму. Я не могу просто лежать. Это был нуру, названный в честь отца. У него жена и пятеро детей, он искусный рыбак. Вломился сюда, лопаясь от храбрости. Он ко мне не притронулся. Я жестока. Я навела на него ужаснейшее видение, и он убежал прочь, тихий, как призрак, и печальный, как сломленный раб океке. Я обесточила все важные цепи в его мозгу. Два дня он проживет как обычно и от стыда никому не расскажет о попытке изнасилования. А потом внезапно умрет. Мне не жалко его жену и детей. Что посеешь, то и пожнешь. Жена выбирает мужа, и даже ребенок выбирает себе родителей.

Ладно, я рада тебя видеть, но зачем ты рисковал, возвращаясь сюда? Ведь не просто так? Ни один нуру не стал бы делать это из простого любопытства, без веской причины. Можешь не рассказывать. Можешь ничего мне не рассказывать.

Завтра казнь. Значит, сегодня я расскажу тебе остаток своей жизни. Ребенка внутри меня зовут Энуигве, это старое слово означает «небеса», дом всех вещей, даже океке и нуру. Я рассказываю свою историю и для тебя, и для нее. Она должна знать, кто ее мать. Она должна понять. И должна быть храброй. Кто боится смерти? Я не боюсь, и она не станет. Печатай живее, потому что я буду говорить быстро.

Каменная боль и ярость по поводу того, что мне предстояло сделать, тянули меня под землю. Первый спазм я почувствовала, когда мы вышли за границы Джвахира. У нас были только большие рюкзаки за плечами и мысли в головах. «Идите прямо на запад», – велели нам Аро и Сола. Вскоре перед нами расстелилась земля – сплошные дюны, кое-где группы пальм и клочки сухой травы.

– Значит, просто идем в ту сторону? – спросила Бинта, скосив глаза.

Она казалась очень беззаботной для девушки, несколько часов назад отравившей отца. Она сказала мне по секрету, что добавила ему в чай медленно действующий экстракт сердечного корня. Посмотрела, как он его выпил, а затем ушла из дома, даже не оставив записки. К ночи он будет мертв.

– Он это заслужил, – шепнула она мне с усмешкой. – Но не говори остальным.

Я поразилась ее уверенности. Может, она и осилит это путешествие.

– Ага, на запад, – отозвалась Луйю, перекатывая талембе этану во рту. – Сколько нам идти? Четыре, пять месяцев?

– Посмотрим, – сказала я, потирая виски.

– Сколько бы ни было, мы туда дойдем, – сказала Бинта.

– На верблюдах было бы в тысячу раз быстрее, – снова сказала Луйю.

Я закатила глаза и оглянулась. Мвита и Фанази шли за нами, тихие и задумчивые.

– С каждым шагом я все дальше от дома. Никогда так далеко не была, – сказала Бинта.

Она засмеялась и побежала, раскинув руки, словно пыталась взлететь. Рюкзак с вещами подпрыгивал на спине.

– Хотя бы кто-то из нас рад отправиться в путь, – пробормотала я.

Остальным было нелегко уходить. Отец Фанази оказался тем самым пекарем, что кричал на нас с мамой в наш первый день. Он и мать Фанази прибежали к хижине Аро, где мы все собрались перед уходом. Они не смогли пройти сквозь его ворота. Фанази и Дити пришлось выйти к ним.

Мать Фанази принялась громко причитать:

– Моего сына уводит ведьма!

Отец пытался запугать его, угрожая выгнать из дома и, возможно, побить. Когда Фанази и Дити вернулись, парень был так расстроен, что ушел ото всех, желая побыть один. Дити расплакалась. Утром она уже прошла через это со своими родителями.

Родители Луйю тоже угрожали выгнать ее из дома. Но если есть верный способ заставить Луйю сделать что-то запрещенное, то это угрозы. Луйю всегда готова к драке. Но все равно, после того как мы ушли, она тоже притихла. Когда Мвита прощался с Аро, я увидела его с новой стороны. Когда остальные двинулись в сторону пустыни, он застыл. Без слов, без эмоций.

– Пошли, – сказала я, потянув его за руку.

Он не двинулся с места.

– Мвита.

– Иди, – сказал Аро. – Дай поговорить с моим мальчиком.

Мы прошли около мили без него. Я решила не оборачиваться и не смотреть, идет ли он. Вскоре услышала сзади шаги. Они приближались и приближались, пока он не догнал нас и не пошел рядом со мной. Глаза у него были красные. Я поняла, что его надо пока оставить в покое.

Для меня уходить из дома было почти невыносимо. Но тогда это было неизбежно. Все события моей жизни вели к этому путешествию. Строго на запад, не сворачивая, не петляя, по прямой. Мне не суждено было прожить жизнь джвахирской женщины. Но и бросить маму я была не готова. Мы с ней поговорили, допив свой крепкий чай. Обнялись. Я спустилась с крыльца. Затем бегом вернулась и бросилась ей в объятия. Она обняла меня спокойно и молча.

– Я не могу бросить тебя одну.

– Сможешь, – сказала она своим шепотом, потом отстранила от себя. – Не обращайся со мной, как будто я слабая. Ты уже далеко зашла. Заверши. А когда найдешь… – она обнажила зубы. – Если у тебя нет других целей, бери эту. Иди и отомсти за меня.