Ннеди Окорафор - Кто боится смерти [litres]

Она не говорила об этом с моих одиннадцати лет.

– Ты и я, – сказала она, – мы одно. Неважно, как далеко ты уйдешь, так будет всегда.

Я ушла от мамы. Вообще-то сначала она ушла от меня. Просто повернулась, зашла в дом и закрыла дверь. Когда и через десять минут дверь не открылась, я отправилась к Аро и присоединилась к остальным.

На ходу я терла пульсирующие виски и затылок. Только вышли из Джвахира, и сразу головная боль… слишком очевидное предостережение. Через два дня голова болела уже в полную силу. Нам пришлось сделать двухдневную остановку, и в первый день я даже не поняла, что мы никуда не идем. О том дне я знаю только то, что мне рассказали другие. Я валялась в палатке, корчилась от боли и кричала на призраков, а остальные нервничали. Бинта, Луйю и Дити сидели со мной и пытались успокоить. Мвита в основном был с Фанази.

– У нее такое уже было, – сказал он, сидя с ним у костра возле моей палатки.

Мвита сделал каменный костер – груду горячих камней. Это простое колдовство. Он сказал, что Фанази это так потрясло, что он обжегся, пытаясь ощутить жар, исходящий от кучки раскаленных камней.

– Как мы преодолеем такой путь, если она больна?

– Она не больна, – сказал Мвита.

Он знал, что мои боли связаны со смертью, но подробностей я ему не рассказывала.

– Ты ведь можешь ее вылечить?

– Постараюсь.

Назавтра боль отступила. Я ничего не ела с тех пор, как мы остановились. От голода в голове была странная ясность.

– Ты встала, – сказала Бинта, входя в шатер с тарелкой копченого мяса с хлебом. Она улыбнулась: – На вид тебе гораздо лучше!

– Еще болит, но боль уже убирается туда, откуда пришла.

– Ешь. Я скажу остальным.

Я с улыбкой смотрела, как она вприпрыжку выбежала из палатки. Потом оглядела себя. Мне надо помыться. Я практически видела исходящий от меня запах немытого тела. Из-за этой новой ясности мир стал кристально четким. Каждый звук снаружи, казалось, раздавался прямо возле уха. Я слышала, как поблизости тявкает пустынная лиса и кричит ястреб. И почти слышала, что думает входящий Мвита.

– Оньесонву, – сказал он.

Его веснушчатые щеки покраснели, а карие глаза внимательно меня осмотрели.

– Тебе лучше, – он поцеловал меня.

– Послезавтра продолжим путь, – сказала я.

– Ты уверена? Я тебя знаю. У тебя голова еще болит.

– Когда надо будет выходить, я ее прогоню.

– Что прогонишь, Оньесонву?

Наши глаза встретились.

– Мвита, нам предстоит долгий путь. Это неважно.

Позже вечером я встала и пошла подышать воздухом. Я съела только кусочек хлеба, запив водой, чтобы подольше сохранить странную ясность в голове. Мвита сидел за палаткой, скрестив ноги и глядя в пустыню. Я подошла, постояла, потом повернула назад.

– Нет, – сказал он, не оборачиваясь. – Сядь. Ты меня прервала уже тогда, когда подошла.

– Прости, – я улыбнулась и села. – Ты научился.

– Да. Тебе лучше?

– Гораздо.

Он повернулся и стал разглядывать мою одежду.

– Не здесь, – сказала я.

– Почему?

– Мое обучение еще не закончено.

– Оно никогда не будет закончено. А тут мы далеко ото всех.

Он начал развязывать на мне рапу. Я взяла его за руку.

– Мвита. Нам нельзя.

Он мягко отвел мои руки. Я позволила ему развязать рапу. Воздух пустыни приятно холодил кожу. Я огляделась – все сидели по своим шатрам. Мы были поодаль, на небольшом склоне, в темноте, но риск все равно оставался. И я была готова рискнуть. Я позволила себе отдаться чистому и полному наслаждению – его губам на моей шее, сосках, животе. Он засмеялся, когда я попыталась его раздеть. Он поймал мои руки:

– Не сейчас.

– Ага, ты хочешь, чтобы только я была голая?

– Может быть. Я хочу с тобой поговорить. А ты лучше всего слушаешь, когда расслабишься.

– Сейчас я совершенно не расслабляюсь.

– Знаю, – ухмыльнулся он. – Виноват.

Он завязал на мне рапу, и я села. Не говоря ни слова, мы повернулись лицом к пустыне и погрузились в медитацию. Наконец мое тело перестало вопить «Мвиту!», кровь утихла, сердце угомонилось, кожа остыла. Я стала спокойна. Я чувствовала, что способна на все, могу все видеть, сделать все что угодно, если только не буду шевелиться. Голос Мвиты походил на тихую рябь на неподвижной воде.

– Когда мы вернемся в палатку, не волнуйся о том, что произойдет.

Усвоив эту информацию, я просто кивнула.

– Оно не ограничивается тем, чему тебя научил Аро, – сказал он.

– Я знаю.

– Тогда перестань бояться.

– Аро рассказал, что случается, когда колдуньи зачинают, не закончив учения.

Мвита тихо рассмеялся и покачал головой.

– Ты уже знаешь, как все закончится. Ты мне ничего не рассказывала, но я что-то сомневаюсь, что твое тяжелое чрево сотрет целый город с лица земли, как это случилось с Санчи.

– Это ее имя?

– Мой первый учитель, Даиб, тоже о ней рассказывал.

– Но ты не боишься, что это произойдет со мной.

– Как я уже говорил, ты знаешь, что все закончится не так. К тому же ты намного талантливее Санчи. Тебе двадцать лет, а ты уже умеешь воскрешать мертвых.

– Не всегда и не без последствий.

– Без последствий ничего не бывает.

– И поэтому я считаю, что нам надо избегать соития.

– Но мы не станем.

Я отвела глаза от черноты пустыни и подняла их на Мвиту. В тусклом свете каменного костра, горевшего между наших палаток, его желтое лицо светилось, а волчьи глаза мерцали.

– Ты когда-нибудь думал… каким может быть наш ребенок?

– Он или она будет похож на нас.

– И кем тогда он или она будет?

– Эву.

Мы посидели несколько минут в тишине, и покой снова все сгладил.

– Оставь палатку открытой, – сказала я.

Мы взялись за руки, а затем провели ладонями друг по дружке и громко щелкнули пальцами – наше дружеское рукопожатие. Я встала и размотала рапу, бросив на землю, а сама смотрела на него. За эти годы я превращалась в нескольких животных, но любимым всегда будет гриф.

– Сейчас ночь, – сказал Мвита. – Воздух не такой тихий.

Смех умолк в моем горле, которое сузилось, а кожа поросла перьями. Я хорошо умела превращаться, но это каждый раз требовало усилий, а не просто происходило. Тело знает, как это делать, но ты все равно должна совершать это. Но, как это бывает, когда что-то умеешь хорошо, усилие доставляло удовольствие, потому что оно в каком-то смысле давалось без труда. Я расправила крылья и взмыла в небо. Меня не было около часа.

Я влетела в палатку и встала, расправив крылья. Мвита плел корзину при свете свечки. Он всегда плел, когда волновался.

– Тебя искала Луйю, – сказал он, отложив корзину.

Когда я превратилась обратно, он бросил мне мою рапу.

– Что? Зачем? Уже поздно.

– Кажется, она просто хочет поговорить. Она читала Великую книгу.