Михаил Веллер - Вначале будет тьма // Финал

– А нашим-то, нашим чего на них оглядываться? Ну девки понятно… Попадаются такие… Шлюхи… А нам-то что? Нормальным. Чем нам-то там намазано? Их демократия – мерзавец на мерзавце и мерзавцем погоняет. Давно уже надо угол зрения поменять. А то, ишь ты, оплот, твою дивизию… Не, Китай не выход, – контейнер уже был почти пуст, и мужчина сделал быстрый заход на Восток, – их очередь следующая. А сейчас люди на всей Земле смотрят и видят, что, кроме нас, других образцов для подражания нет. Да, мы не такие симпатичные и нежные, но мы однозначно прямее и честнее. Вот что они делать будут, когда Россия Кубок возьмет?! Они будут удивляться. А мы примем это как должное. Это и называется – справедливость.

Последовала небольшая пауза, во время которой Дюжий исполнил штрафной, назначенный за снос все того же Чашки. Удар получился откровенно плохим. Мяч полетел сильно по центру ворот, но значительно выше их. Взбешенный Ароганчик подбежал к Дюжему и, несмотря на то что тот значительно больше и старше его, что-то зло и, показалось, с угрозой выговорил ему прямо в лицо. На повторе было ясно видно, как во время этого эпизода слюна так и брызжет на Дюжего. Защитник сборной Славонии сжал зубы, еще секунда – и на поле разгорелась бы нешуточная схватка между игроками одной команды, но Махно Боа был рядом и быстро вмешался, затушив не успевшие как следует разгореться страсти.

– Ты только посмотри, – мужчина из сектора С толкал локтем соседа-блондина. – Они же сейчас драться между собой будут. Где тут помощь и взаимовыручка? Не сильны они в этом. А мы сильны! Да и президент у нас такой – умеет слушать и понимать, видеть суть. Наши, хоть и негодяи, но честные, они плоть от плоти, они сам народ и есть. Поэтому, какие бы передряги нам ни грозили, Москва как стояла, так стоять и будет. Третий Рим. То-то же… – Он приложился к трубочке, но на этот раз по ней ничего не потекло – пиво закончилось. – Гхм… Тьфу ты! Вон, смотри, в VIP-ложе Депардье сидит. А кто он такой? Для западных – да, герой: налоги заплатил, куча народу на него работает и зарплату получает. А для нас? Ну актер, это мы знаем, помним. Ну и что? Мы еще кое-что помним. Что он проститутка и гомик, между прочим, тоже помним. Так какого рожна он там сидит, а я тут? Почему эта образина VIP-благами пользуется? Почему не я, например?

И тут блондин впервые оторвался от событий на поле и внимательно посмотрел на назойливого соседа. А затем, почти без паузы, произнес необычно низким басом:

– А вы, знаете ли, очень на него похожи. Волосы, глаза, овал лица, нос… Нос тоже сломан. Только у вас в левую сторону. Левша попался, да?

– Да что вы все, право слово, как сговорились. Не похож я на него совсем. И младше я. И во всем другом тоже – не-по-хож! Вот!

Мужчина ткнул в сторону блондина свой паспорт болельщика, на котором было видно фотографию мужчины и большими буквами значилось: Максим Львович Леопардов. После чего добавил:

– Да, такая вот необычная фамилия. Прадед в зоопарке работал. Оттуда и фамилия. Так получилось. Зато не колхозная или, как теперь бы сказали, фермерская. И вообще. Давайте не отвлекаться. Давайте футбол смотреть. А то еще, глядишь, чего такого и пропустим.

Именно после этих слов Гручайник, как на гоночном болиде, промчался мимо Рожева, что в конце такого матча выглядело странным – усталости у него совсем не наблюдалось, – и подал точно на Чашку. Вложив всю свою страсть и ненависть в удар, Ароганчик пульнул так, что поначалу показалось – он промахнулся, ведь мяч оказался за воротами. Махно же Боа сразу указал на центр поля. 3:3. Повтор подтвердил правильность решения арбитра. Повтор и порванная сетка на воротах в «Лужниках».

Сборная Славонии устроила кучу-малу прямо в штрафной площади. Вокруг в полном оцепенении стояли игроки сборной России и безучастно наблюдали за чужой радостью. Наконец крики и объятия были остановлены решительным жестом рефери, приглашающего команды разойтись по своим половинам. Правила требовали срочного ремонта сетки на воротах, и техническая бригада уже спешила туда. Чашка не торопясь потрусил по краю поля, по той части, где было особенно много триколоров. Пробегая мимо российских болельщиков, он слегка, как бы поправляя, приспустил футбольные трусы, под которыми стали видны трусы нательные. Бело-сине-красные. И сделал рукой движение – едва видимое, но в то же время ясное и понятное, не оставляющее других интерпретаций, кроме одной – безобразной.

Трибуны взвились в экстазе ненависти к провокатору. Боа не разобрался в эпизоде и, вероятно, решил, что это обычная реакция болельщиков противоборствующей команды. И ничего не предпринял. Однако на этом дело не закончилось. Добежав до трибуны правительственной ложи, Чашка встал на одно колено в сторону президентов и стал поправлять щитки на правой ноге. Теперь уже камеры неотступно следили за каждым его движением и жестом. Щиток Ароганчика был по-галчаковски наполовину голубой, наполовину желтый. На нем ярко красным цветом на всех экранах горел всему миру понятный знак – кулак с поднятым вверх средним пальцем.

Когда рефери подбежал к Чашке, тот уже поправлял гетры. Но боковой, бывший непосредственным свидетелем истории с красками и рисунками, не преминул рассказать о ней главному. Махно Боа подошел к Ароганчику и достал желтую карточку. Трибуны немного возмущенно погудели и затихли. Счет стал равным. Россия не проигрывала.

– Извини, дружок. Мне отлучиться на секунду надо.

Максим Львович Леопардов пробрался к выходу, прошел мимо хот-догов и пива, остановился у внешних перил и достал старинный мобильный телефон с антенной.

– Председатель? Мне кажется, что русские таки проиграют. Наша ставка на то, что они всегда поперек, что тренер выберет именно этот вариант и откажется от своего желания, может не сыграть. Пора ли задействовать план Б, или вы считаете, что надо еще подождать? Да… Да… Разумеется. Вам виднее, Председатель.

Максим Львович нажал на красную кнопку завершения вызова: «Сколько можно это терпеть?»

Остров накрыл туман. Он проникал везде. В кельи монахов. В храмы. В кровать к наместнику. Просачивался в траву и в грядки монастыря, в колодец, в кабину трактора, стоящего у дороги. Стены трехглавого Успенского собора, принимая на себя томную и липкую влагу, быстро сырели, по их беленым бокам струились желтоватые ручейки. В это время суток солнце должно еще было вовсю светить – до Полярного круга всего сто пятьдесят километров. Летом оно закатывалось за горизонт и покидало эти края только для того, чтобы почти сразу же выскочить с другой стороны. Сейчас же из-за густого тумана все стало по-киношному нереально: в большом ангаре притушили освещение, но полностью оно не выключилось, где-то тускло горит над выходом дежурная лампочка, где-то одинокий прожектор пытается пробиться сквозь искусственные клубы, с ворчанием ползущие из беспризорной дым-машины.