Михаил Веллер - Вначале будет тьма // Финал

«Наша ИГРА, – писал Зоркий, отдышавшись, – сочетает буйные пиры славянства и застолья викингов, пьяную удаль шансона и трезвую брезгливость мокрушника. Я не дипломат и потому скажу прямо: нам есть что поставить на карту, и мы готовы бесконечно поднимать ставку, ибо не дорожим ничем, будь это даже то драгоценное НИЧТО, которое у нас вместо сердца. Я не дипломат, и все мы не дипломаты. Мы можем сказать вам с великолепной прямотой СИЛЫ: весь мир – только футбольный мяч в русской игре, и у нас он не будет порхать, как у ничтожного фигляра Чарли. Он полетит точно в лузу и взорвется радугой фруктовых ароматов. Не думайте, что останетесь живы в русской игре, и молитесь вашим карликовым богам лишь о том, чтобы русские не вышли на поле. Вернее, об этом вы могли молиться еще вчера. Но сегодня русская сборная снова в большой игре, и форвард уже разбегается».

Он перечитал написанное. Да, это было круче, чем могло бы присниться Круханову и Просанову, вместе взятым. Завтра, подумал он, завтра это будет единственным содержанием фейсбука. Не будет площадки, на которой бы не стали – завистливо, брюзгливо, восторженно – расшифровывать каждую его запятую, которых он ставил, подстраховываясь, даже слишком много. Избыток запятых и кавычек – верная черта лакейского стиля; но он почитал его царственным.

«Русский футбол, – писал Зоркий, подытоживая, – это игра воинов, не снисходящих до труда; игра легкая, как смерть, и сладкая, как пытка. Это игра без правил, потому что правила устанавливаем мы. Вы будете играть по нашим правилам, ибо в игру вступили русские – единственная нация, не знавшая поражений. Иногда нам лень было играть, но, раз вступив в игру, мы не проигрывали ни разу. Мы устали быть первыми, но что же делать, если соперничать по-прежнему не с кем? Прочие рождены трудиться или маяться, размножаться или хлопотливо властвовать; мы рождены играть, обесценивая все ваши потуги одним своим присутствием. Мы играем. Всем остальным остается болеть, потому что больных мы, может быть, пощадим. А если когда-то вам показалось, что мы на коленях, – ах, оставьте: мы просто ненадолго присели перешнуровать бутсы».

«Первыми же строчками, – писал политолог Урылин, потея, пыхтя и задыхаясь от подобострастия, – Зоркий отсекает дешевого читателя, не способного разобраться в пространстве генерируемых им смыслей. (“Смысли” были его личным неологизмом, на Клязьме уже работал лагерь молодого пропагандиста “Площадка смыслей”, где каждое утро начиналось со стрельбы по пластмассовым врагам народа.) Чередование фраз с четным и нечетным количеством слов как бэ намекает на вечное русское чередование оттепелей и заморозков, но если это чередование так вечно, может быть, оно так нам и надо? Да! Нам надо! Мы всегда знали, что наша национальная идея – игра, но что наша национальная идея – футбол, открылось нам только сейчас, когда наша ослепительная Сборная, чередуя натужно-надрывные игры с порхающе-воздушными, вкатила мяч победы на высшую ступень Олимпа, и у этого Сизифа все получится!» Колонка Урылина в «Известиях» сопровождалась рисунком – назвать его карикатурой не поворачивался язык: Сборная в полном составе под водительством Еремеева вкатывала на крутую зеленую гору гигантский мяч, сносящий и подминающий на пути флажки прежних чемпионов. Полоса авторских мнений вышла под общей шапкой «Футбольная Россия». Зоркий был о себе высокого мнения, о да; и все-таки не ждал ничего подобного.

«Комсомолка» вышла на следующий день с ухарским расследованием «Ведь были схватки!» – словно речь шла о родах, а между тем там доказывалось, что футбол – русская национальная игра, украденная англосаксами так же, как и наша лапта. Лапту они переименовали в бейсбол, а изначальное древнерусское имя футбола было шалыга, о чем свидетельствовали иллюстрированные записки Гейслера Кристиана Готлиба Генриха; тут же инженер Шалыгин, спешно отысканный и расспрошенный, сообщал, что прадед его еще помнил своего прадеда, вратаря в древнем русском городе Козельске, где футбольная традиция отмечалась с XV века, и первым чемпионом города и области, отмеченным в монастырской летописи, была команда «Дюди», состоявшая из лучших козельских дюбельщиков. Козельский дюбель, ласково замечал корреспондент, и посейчас высоко ценится среди коллекционеров. Что особенно любезно русскому духу, в командах шалыжников женщины-богатырши играли наравне с мужчинами, особенно же часто их ставили на ворота; пропустившая мяч вратарша обязана была публично заголиться, откуда и произошло выражение «гол как сокол», а также сам термин «гол», похищенный все теми же англосаксами. Главреду «Комсомолки» позвонили от Зоркого и отечески намекнули, что это уж чересчур, но в подкладке разговора чувствовалось – так держать. «Юнгвардия» выступила с инициативой чемпионата по шалыге. На гербе Козельска вместо центрального щита-тарча появился тряпичный мяч, на котором угадывалась Россия, а других государств не было.

Прочитав это, Зоркий подошел к зеркалу и со стоном страсти обвился вокруг себя.

Москва. 18 дней до финала

Хелена толкала тележку по безлюдному коридору. Левое переднее колесико, как назло, заедало и повизгивало. Кафельные плиты пола будто переняли цвет у неподвижных плоских облаков, не пропустивших ни луча солнца за ту февральскую неделю, что она провела в Москве. Освещение тоже действовало на нервы – ей казалось, само здание изнывает от никак не кончавшейся за его стенами зимы, хотя снаружи пылал июнь.

Рядом со скамейкой у правой стены торчала раскидистая искусственная пальма. На массивном кашпо красовался герб Российского футбольного союза: трехцветный мяч был таким крупным, что двухголовая геральдическая птица над ним походила на растопырившуюся ворону-мутанта. Хелена села под аляповатыми полимерными листьями и достала смартфон. В нем не было ни фотографий, ни переписок, ни контактов, благо номер для экстренного вызова она заучила наизусть. Из приложений имелись установленные ночью карты и такси. Хелена открыла сайт газеты Fordømte Tider и нашла статью «Doping mesterskab» [3] Чемпионат по допингу (дат.) .

В обзорной части автор, Лауритц Бентсен, живописал фармакодинамику разнообразных запрещенных препаратов, не брезгуя межвидовыми сопоставлениями: «…как если бы, скажем, такса мгновенно вырыла яму и перехватила барсука, вместо того чтобы лезть за ним в нору». Аналогия, ущемлявшая права животных и унижавшая достоинство спортсменов, оскорбила Хелену. «А ведь читатели находят это остроумным», – неприязненно подумала она.

Покончив с теорией, Бентсен переходил в атаку. «Вещества, повышающие скорость, силу и выносливость, применяются и в разгар чемпионата», – утверждал он, ссылаясь на заявление «анонимной группы специалистов по машинному обучению». Они якобы загрузили показатели каждого игрока нынешнего мундиаля в нейросеть VeriFIFA и сравнили их с двумя предыдущими сезонами. «Первые же полученные выкладки позволили предположить, что успехи русской сборной в популярнейшем первенстве планеты обусловлены не одной бешеной волей к победе и вульгарной жадностью до премий».