Михаил Веллер - Вначале будет тьма // Финал

– Цыбулей, б…! – грубо ответил Царь, с удовольствием отметив, как тут же осекся и молча отвалил форвард. Прозвучал свисток: игра, так удачно начавшаяся для Сборной, продолжилась. Андрей вновь отыскал глазами Арти, но тот уже не стоял и не вибрировал, а бежал к центру поля, что-то объясняя своим полузащитникам и вовсю жестикулируя.

Первый тайм закончился со счетом 3:0, причем два следующих гола оказались еще более оскорбительными, чем первый. Казалось, с каждой минутой африканцы, которых за серию неожиданно успешных игр называли не иначе как «чудо-мальчиками» и «сенсацией сезона» (называли, понятно, не у нас, а там), разучивались играть: с середины тайма наши почти непрерывно паслись в штрафной соперника. На 24-й минуте проскочивший через защиту Феев тремя танцевальными движениями обошел бросившегося на него в отчаянии вратаря и вместе с мячом попросту вбежал в ворота. А третий гол, приключившийся за три минуты до перерыва, стал и вовсе анекдотическим. Дело было так: добежав с мячом почти до ворот, но не рискуя бить по ним из-за столпившихся на линии удара защитников, Царь пасанул Остапченко, только что вкатившемуся в штрафную на всех парах и практически открытому. Тот влепил с ходу – и попал в перекладину. Отскочив от нее, мяч дал артиллерийской мощности подзатыльник вратарю, вышедшему из ворот навстречу угрозе. Нелепо размахивая руками, голкипер полетел носом в траву, а мяч – туда, откуда его жертва только что вышла. Точно в середину ворот.

Тому, что началось на трибунах, даже бывалый Царьков не смог подобрать адекватного названия. Больше всего подходило слово «истерика», но в истерике всегда есть элемент смешного и жалкого – а когда в ней одновременно заходятся почти сто тысяч, жалким (и очень уязвимым) скорее почувствует себя тот, кто к ним еще не присоединился. Этому почти никто не мог сопротивляться даже на поле: Царь впервые видел вживую, как работает человеческий инстинкт самосохранения. Волна общего психотического веселья на несколько секунд накрыла игроков, причем буквально всех, включая нижних вольтийцев. Но вот на Арти она не подействовала никак: тот снова стоял в знакомой напряженной позе, ретранслируя своим телом неизвестно откуда звучащий барабанный бой. И бой этот, в чем Андрей был готов поклясться, после каждого гола становился не то чтобы громче – явственней.

Когда команда возвращалась на поле после перерыва, выслушав речь Еремеева, в которой неизбежная мантра «не расслабляться!», мощно сакцентированная на ударном матерном слоге, прозвучала ровно двадцать один раз, Царьков намеренно помедлил, чтобы оказаться последним. И не ошибся: тренер легонько придержал его за локоть.

– Ты слышал. – Как вопрос это даже не звучало, Еремеев с Царьковым давно уже научились многое понимать друг у друга с минимумом слов. – Что это за фигня, как думаешь? И ты видел, как этот их Фишер дергался каждый раз?

– Слышал, Виктор Петрович. Я думаю, это их поддержка на гостевой трибуне во что-то лупит. В эти, как их там, тамтамы свои и вувузелы. Просто с поля не видно. А главный что-то вроде ритуального танца исполняет в ответку: дескать, спасибо, черные братья. Еще не вечер.

– Именно, что еще не вечер. Ладно, догоняй своих. И вот еще что… не расслабляться!

Царьков кивнул и побежал к светлому проему выхода на поле – навстречу реву толпы, рокоту невидимых тамтамов и дурным предчувствиям.

Если бы на стадионе нашлось вдруг существо, незнакомое с правилами футбола (например, гипотетический инопланетный разум) и пытающееся вывести их эмпирически на основе наблюдений, оно, скорее всего, пришло бы к выводу, что в перерыве между таймами земляне меняются не воротами, а формой и заодно с ней – кожным покровом. С самого начала мяч плотно засел в той же половине поля, что и в первые 45 минут, только наседали теперь черно-синие, а отбивались от них – бело-красные.

Никто не понимал, что происходит. Нет, Сборная вовсе не расслабилась и не стала вдруг играть хуже. Все выкладывались по полной. Но вот африканцы… африканцы теперь летали – не по полю даже, а скорее над полем, легко отталкиваясь от зеленой плоскости носками бутс, словно ожившие статуи древних богов, выточенные из драгоценного эбенового дерева. Неутомимые, безупречные и кроткие.

Да, кроткие. Андрей вдруг с удивлением понял, что не помнит, чтобы за весь матч кто-то из вольтийцев пытался сыграть хоть немного жестко. Даже вступая в противоборство за мяч, они ни разу не попытались пихнуть противника локтем или сделать подкат – нет, они просто преследовали его, терпеливо ожидая, пока тот совершит ошибку. Так они делали в первом тайме, так делали и сейчас – но теперь результат был совсем иным. Что-то изменилось после перерыва. На поле, над полем, в отяжелевшем уже грядущей ночью небе, всюду, везде. Бой тамтамов, по-прежнему едва слышный, звучал теперь не смутными раскатами где-то у горизонта, а квантовал пространство здесь и сейчас победным боевым ритмом.

Черно-синие вовсе не стали играть лучше: просто теперь правда была на их стороне. Правда несправедливо униженных. Пропущенные ими удары были так оскорбительно нелепы, а бесноватое веселье толпы так издевательски безжалостно, что чаши невидимых весов дрогнули и сместились. Понимание этого пришло к Царькову внезапно и целиком, как мистическое озарение. И сразу же его пронзило чувство острой обиды – детской, до слез, до разбитых о стенку кулаков. Каким-то непостижимым образом негры забрали то, что до этого по праву принадлежало только нам.

Дальше началось неизбежное. Атаки шли одна за другой, и защита не успевала отразить каждую. Первые два мяча можно было взять – и Давыдов их взял. Взять третий было нельзя, и Андрей с почти религиозным чувством наблюдал, как Иван отбивает его в невозможном, даже каком-то нечестном прыжке. А потом, на 55-й минуте, не помогло и это. 3:1. Странно, но африканцы не стали устраивать кучу-малу, бросаться друг на друга в подпрыге и раскатывать по траве на коленях. Вместо этого они подбежали к своему капитану, встали в тесный круг лицами внутрь, обнялись за плечи, прикоснулись головами – и тут же разбежались. Ни криков, ни поднятых рук, ни даже улыбок: на темных лицах застыло спокойное и покорное выражение.

На 62-й минуте Валик Рожев сумел выковырнуть мяч у вражеского полузащитника и закинуть его в центр поля. Нготомбо, Феев и Остапченко бросились в контратаку – молниеносную, без какой-либо тактики, на чистых инстинктах. Точная распасовка, передача мяча, удар с лету – и белая сфера, словно приподнятая чьим-то легким дуновением, проносится в сантиметре над перекладиной. Еще через несколько минут Царь сорвал себе дыхалку, и остаток тайма слился для него в нарезку из мучительных перебежек, режущей боли в груди и мутно-красного отчаяния.