Михаил Веллер - Вначале будет тьма // Финал

Перед работой Георгий Басов требовательно осматривал комментаторскую. Потолок, стены, стол – все должно быть белым, чистым и удобным. Надежным. В одной руке комментатора всегда можно было увидеть смартфон. Несмотря на запреты телевизионных начальников, он твиттил во время матча, отвечал на эсэмэски, мониторил sportrops.ru. Манера прижимать при этом мобильник к груди делала его похожим на тираннозавра, можно было рассмеяться, просто наблюдая за комичными и быстрыми движениями пальцев великана на маленьком телефончике. Эта комичность, впрочем, не должна была обманывать – в гневе Георгий избегал полутонов, пожирая собеседника взглядом, полным справедливой ненависти к налажавшему коллеге. Мог орать, а мог говорить шепотом – результат был одинаков. Басов боготворил испанский чемпионат, а к российскому относился снисходительно, заслуженно считая, что звездами в России не становятся, ими становятся на Западе. Рабочее место мгновенно перенимало его специфический запах – любимый еще со студенческих времен аромат туалетной воды Chanel Allure Homme Sport, смешанный в невыразимый букет с фетором пота крупного человека, жареной курицы и, крайне редко, виски.

Пока заканчивались последние приготовления к матчу, футболисты основного состава активно разминались, а мальчишки, подающие мячи, носились как угорелые за ними по всему заполью, Георгий Басов разглядывал арену будущего сражения и отмечал для себя, что вот, мол, поле как поле, то же, что и везде. Белые ворота с колышущейся от попадающих в нее мячей сеткой, белая разметка на зеленом газоне, белые майки фотокорреспондентов, нацеливающих огромные объективы на тех, кто в тот момент считался звездой. Та же неприятная черная-желтая форма пятерки судей, так же постукивают бутсами вратари по штангам, очищая спортивную обувь от забившейся между шипами травы и грязи, то же волнующееся море фанатов, горланящих свои песни и кричалки с заунывным понижением интонации в конце каждой фразы: «МЫ-ПО-БЕ-дииим…» KissCam выхватывает из толпы болельщиков парочки, которые по логике организаторов почему-то сразу же должны начать бешено целоваться, изображая страсть, подчеркивая интерес к происходящему на поле. И шутки у операторов были стандартные, повторяющиеся раз за разом: иногда на огромных экранах появлялись два молодых человека или две девушки, а то и комбинации из трех-четырех. Спортивная мода не успела пока выработать правила поведения в подобных случаях, поэтому люди реагировали по-разному. Кто-то обнимался, кто-то недоуменно смотрел на соседей. Журналист снисходительно наблюдал всю эту до мельчайшей детали привычную картину, понимая, что от него у этой жизни секретов нет.

Привычкой Георгия давно уже стало общение с обслуживающим персоналом той или иной команды. На мировом чемпионате исполнить такой трюк представлялось серьезной проблемой, а вот во внутреннем первенстве дело это было плевое. Журналист любил вот так вот, запросто, пообщаться с работниками подносящего, трущего и достающего труда. Немало можно было узнать из этих коротких диалогов: «А что, Кождыбуза готов сегодня бровку пахать?» – «Да что ты! Три шва еще с ноги не сняли. В заявку на всякий случай вписали – если уж совсем прижмет». Эти любовно собранные и тщательно отсортированные крупицы информации Басов вставлял в репортажи с особым смаком, бравируя и выставляя напоказ никому якобы не доступные сведения. И неважно, что они не всегда совпадали с действительностью, что собеседники могли и специально обмануть сующего везде свой нос Жору, он умел их использовать с гениальной точностью и уместностью недоучившегося филолога. И, это признавали все, его выстрелы крайне редко были холостыми.

Георгий не совсем сориентировался в нулевых с их новыми правилами и двойными сплошными, продолжая словесные упражнения в критике и не только. Он, то ли по беспечности, то ли из-за распухшего за годы успешной карьеры эго, заехал туда, куда было нельзя, обоими колесами. Расплата была быстрой и точной – отстранение от телевизора на разные периоды, в зависимости от тяжести содеянного. Когда забывают промелькнувшую в «Голосе» или «Евровидении» певицу, когда не помнят имени спортсмена-керлингиста, которым восхищались вот только вчера, когда убирают отовсюду любое упоминание об отставленном губернаторе, это кажется абсолютно естественным и понятным, а в некоторых случаях и необходимым. Но когда звезду журналистики перестают узнавать в метро, это катастрофа. Жизнь научила Басова бороться. И он выплыл. Один бог знает, как это ему удалось. Но удалось же – и вот он уже снова блистал и выступал. Язык его заострился, формулировки отличались особой изящностью. Минные поля цензуры задевали его все с той же периодичностью, но уже не несли в себе разрушительных потрясений, как будто их взрывы Георгий научился гасить и сводить на нет. Эмоциональность и подача материала принесли еще более широкую славу. И Басов раскрывал себя все с новых сторон. Он снимался в кино, работал музыкальным редактором на известном радио, вел политические шоу. Правда, не на центральных каналах. Георгий высмеивал карикатурных чиновников, особенно доставалось самовлюбленным городским главам: «Город украсился старанием Главы N? Это он сам так сказал? Или это его жена так говорит?» В этот момент на экране появлялся дом-дворец: «Это великолепно! А чей же это особнячок, не побоюсь этого слова, хотел бы я спросить?» Не в эфире, но в частных беседах Жора прикладывал и Премьера, и Президента за узурпацию свободы мнения в стране, слыл либералом, выступал против присоединения Полуострова к России. Ходили слухи, что он дружил с самим Папайевым и поддерживал того материально. Однако кто в наше время верит слухам? Кто в наше время вообще чему бы то ни было верит? Да и в какое время во что бы то ни было верили?

Басов, не стесняясь, «топил» за «Геракл» и топи́л другие команды. Его так называемые наезды на гераклитов ни в какое сравнение не шли с тем, что он позволял себе в отношении ККК и питерских. В каждом своем видео Жора как заклинание, как мантру, как НЛП произносил милые его сердцу слова: «Главное не матч, а то, как его комментируют». Совершенно дурацкая фраза, обернутая им в фантик из энергичных сравнений и фразеологизмов, которые он придумывал на ходу, как какой-то словесный циркач, вдруг приобретала смысл, завораживала. И дальше в том же духе: «Это не игра! Это фантастика! В самом худшем смысле! Как? Как ему удается это проделывать раз за разом?! Ну серьезно! Вы же сами все видели. Вы – Свидетели и-Егора! Я не знаю, что надо делать, чтобы тебя раз за разом ставили на матч после такого. Может быть, в Питере воздух как-то по-особенному преломляется? Оглянитесь вокруг – среди ваших друзей тоже есть такой. Он – или она, и это забавнее и, бесспорно, сексуальнее – на торжественном приеме обязательно возьмет самый жирный бутерброд и, опять-таки обязательно, уронит его на самого большого начальника. Еще и шампанское ему на брюки прольет. Егор Трясинин – это Джа-Джа Бинкс в магазине фарфора, это латентный журавль в навсегда прилипшем к нему образе синицы, это медведь в постели Белоснежки, с ней или без нее. Свидетели и-Егора, вы видели, как он подправлял мяч, летящий в ворота? Вы видели, в какую сторону этот мяч потом полетел?! Это же гениально! Это достойно Оскара!»