Эдвин Табб - Смерть — это сон. Белая вдова

— Потому что, молодой человек, сейчас они располагают шансами добиться успеха наибольшими по сравнению с любой другой эпохой после того, как их отдаленные предтечи потеряли свое господство над родом человеческим, когда почитание Богини-Луны сменилось обоготворением Солнца, в сути своей являющегося божеством мужского пола.

Ларри недоверчиво поглядел на своего собеседника, однако Корнмэн только улыбнулся и, покачав головой, произнес:

— Нет, я вовсе не сумасшедший. Мне попались на глаза некоторые из их летописей, тщательно скрываемые из поколения в поколение с тех пор, как дионисийские таинства сменились празднествами, где преобладали мужчины, а не женщины, с тех пор, как был разграблен и уничтожен Дельфийский Оракул. Древние легенды и современная история и наука стыкуются, как две половинки сломанной монеты.

— И какова же их конечная цель? — несколько уже устало спросил Ларри.

— По-моему, это очевидно. Впервые в истории человечества людям удалось разработать такое оружие, которое ставит под угрозу само существование рода человеческого.

Не думаю, что в намерения наших подруг входит уничтожение всей планеты. Хотя, определенно в их интересах устроить немалую встряску человечеству — скажем, уничтожить четыре пятых населения и в еще большей степени нанести ущерб цивилизации, до такой степени, когда они станут способны обуздать посеянную ими же бурю.

Ларри нахмурился, все еще исполненный недоверия.

— А каким же образом, — сказал он, — они предполагают пересидеть атомную войну, сэр?

— Они, пожалуй, могут это сделать — некоторые из них, — ответил толстяк. — Тем не менее, я глубоко убежден в том, что они не предусматривают в своих планах атомную войну крупного масштаба. Вы, наверное, обратили внимание на первый взгляд абсурдные вопли из Кремля в самые последние годы об опасности бактериологической войны. Я уверен в том, что наши друзья за Железным Занавесом наверняка и сами кое о чем догадываются. Действительно, если учесть потрясающую сопротивляемость к самого различного рода заболеваниям тех из женщин, которых я отношу к «Племени амазонок», то нетрудно сделать соответствующий вывод об обоснованности тревоги наших оппонентов за океаном.

Молодой его собеседник задумался над услышанным. В качестве гипотезы высказанное толстяком звучало вполне логично. В самом деле, женщины, истории болезней которых он изучал, выказывали просто замечательную сопротивляемость даже к инфекционным заболеваниям, не говоря уже о всех прочих, а вот их сыновья были особенно восприимчивы к любым болезням, начиная от коклюша и кончая сифилисом.

Тем не менее, все эти факты в рамках обобщенной картины, предложенной Мэйном Корнмэном, не делали эту более общую картину в большей степени правдоподобной. И он не преминул выразить свои сомнения, добавив при этом:

— Я еще мог бы переварить все это частично — но вот только не рассуждения о Богине-Луне. Боюсь, сэр, что я просто не в состоянии поверить в такое.

Толстяк тяжело вздохнул, ничем однако не проявив какого-либо нетерпения к словам молодого ученого.

— Ну что ж, давайте пока не будем забираться в такие дебри древней истории. Но вы все равно пока что еще не убеждены в существовании разветвленного заговора лесбиянок, готовых буквально на все ради достижения своих целей, верно? А как же тогда вы объясните ту легкость, с какою они выяснили все, что касается содержания вашей диссертации? Каким образом им удалось предотвратить знакомство с нею медицинских светил в Бостоне? Как это им удалось обложить вас, как загнаного зверя, вчера утром у порога Колумбийского университета? Их замысел вполне им удался бы, если бы я не послал Дена Брайта перехватить вас по дороге и задержать вас, пока внутрь не прошел тот другой бедняга?

— Мне кажется, — задумчиво произнес Ларри, — такой человек, как вы, располагает куда большими возможностями для того, чтобы осуществить все то, о чем вы упомянули, чем какая-то таинственная женская организация. Откуда мне знать, что не вы стоите за всем этим, имея намерения, которые пока что вы предпочитаете не открывать?

Однако стоило этим словам сорваться с губ Ларри, как он сам же обругал себя в душе как последнего идиота. Сказав такое, он вполне вероятно подписал самому же себе смертный приговор. Но толстяк только осклабился, поджав все свои четыре подбородка, и издал негромкое мычание, означавшее откровенное восхищение искренностью своего гостя. Когда же он в конце концов овладел собой, он произнес со слезами на глазах:

— Именно это и является той главной причиной, по которой я не поддерживаю ваших гипотез, Ларри.

— Но это же вы похитили меня, привели сюда и так долго держали без сознания, — тихо произнес Ларри. — Каким это образом вы узнали обо мне и проделали все это?

— Вы — крепкий орешек, в этом я нисколько не заблуждаюсь, — заметил толстяк. — Я услышал о вас из источника, который не намерен открывать — сейчас достаточно будет только сказать, что существуют люди, которые разделяют мою уверенность в существовании высказанной мною опасности и которые трудятся днем и ночью, чтобы либо опровергнуть мои опасения, либо окончательно доказать. Мы располагаем несколькими шпионами во вражеском стане — так же, как они имеют лазутчиков в нашем. В любом случае, вовсе необязательно, чтобы люди эти были одного и того же пола. Подумайте, Ларри — как это случилось так, что вы избрали именно эту тему своей диссертации? Это весьма существенно.

Ларри задумался. Держа на заметке сказанное Мэйном Корнмэном о предполагаемых заговорщиках, прибегающих к услугам мужчин в такой же мере, как и женщин, он вспомнил о том, как Нед Толмэн откопал его в Бостоне, как Нед помогал ему направлять его свежеиспеченные идеи в отношении гемофилии по руслу, что в конечном счете привело его к написанию диссертации именно по этой теме. Он вспомнил, какой для него явной загадкой было то, что газетчик бросил свою многообещающую карьеру в Нью-Йорке только для того, чтобы протирать штаны в отделе писем провинциальной газеты.

Он задумался также и о роли Иды, еще одном человеке, с которым он был близок на протяжении последних двух лет. Ее определенно вряд ли в чем можно было подозревать. Именно Ида самым решительным образом уговаривала его отказаться от дальнейшей работы над этой диссертацией после того, как был отвергнут ее автореферат двумя днями ранее и пыталась убедить его выбрать в качестве темы диссертации какое-нибудь иное направление. Она вряд ли вписывалась в этот таинственный заговор.

Затем он обнаружил слабое место в своих рассуждениях.

— Если ваши предположения соответствуют истине, — сказал он, — то почему тогда один из агентов этих женщин столь усиленно подбивал меня написать диссертацию именно на эту тему — ведь она, как вы утверждаете, является потенциальной угрозой для осуществления их замыслов?