Иннокентий Лаженицын - Носители. Сосуд [СИ]

— Ты только майку сними. Попробуй кровь оттереть с лица. Мужчина с голым торсом летом в автобусе смотрится менее вызывающе, чем мужчина в окровавленной майке, — она держалась молодцом.

Мы шли вдоль пыльной кольцевой дороги молча. Гул от проносящихся мимо автомобилей просто не позволял общаться, да и говорить было не о чем. Краем глаза я смотрел на нее, и в моей голове пролетали воспоминания: наше знакомство, свадьба, рождение Веры. Несмотря на все, что я сотворил с собой и своей семьей, в нашей жизни было много светлых и теплых моментов. И вот сейчас мы вновь шли вместе. Она была рядом, как тогда, раньше, когда любые, пускай и мелкие по нынешним меркам, проблемы мы преодолевали сообща, рука об руку.

Внутри меня что-то встрепенулось, я почувствовал то давно забытое ощущение, которое испытал, впервые увидев ее, впервые поцеловав ее, то, ради чего я жил многие годы, а потом почему-то забыл. Странная улыбка появилась на моем лице.

— Ты чего улыбаешься? — она также краем глаза рассматривала меня и заметила эту неожиданно появившуюся улыбку.

Я остановился, она встала рядом. Мимо нас на бешеной скорости проносились машины, солнце жарило, а пыль накрывала нас волнами с ног до головы. Я взял ее руки и посмотрел в глаза.

— Лен, я только сейчас понял, как я по тебе скучал, — ее губы задрожали, и медленно потекли слезы, но она молчала. — Я не смогу тебе объяснить, что происходит вокруг, даже если очень постараюсь, боюсь, ты мне не поверишь, потому что сам порой до конца не верю во все это.

Она вытерла рукой глаза от слез.

— Последние три года, — она старалась говорить четко, но ее голос дрожал, — были самые ужасные в моей жизни. Мне было очень тяжело жить с тобой, и я верила, что, когда мы разведемся, мне станет легче, но легче не стало. Когда ты погиб в аварии, я подумала, что теперь уже никак тебя не вернуть и совершенно глупо и бессмысленно думать о воссоединении семьи, и вот тогда мне стало легче, понимаешь? — теперь уже она смотрела мне в глаза, и ее слезы градом стекали по пыльным щекам, оставляя влажные дорожки за собой. — Я только подумала, что моя жизнь налаживается, я нашла новую работу, перестала винить себя в твоей смерти, и тут вновь появляешься ты. И главное, я не могу это уложить в своей голове, я видела твое тело, я лично тебя хоронила, я в холодный лоб тебя целовала, перед тем как гроб крышкой накрыли, я на могилу твою ходила, — ее тон повышался, она уже не могла сдерживаться. — И тут ты неожиданно появляешься на улице, притворившись незнакомцем, хотя я сразу что-то подозревала. Меня влекло к тебе, я бы никогда в жизни так не подошла к незнакомому человеку, но что-то екнуло внутри, понимаешь?

— Понимаю, — спокойно ответил я.

— Но не это самое страшное. Потом ты все-таки проявляешь себя, как это было всю нашу совместную жизнь. Ты переворачиваешь все с ног на голову, выставляешь меня виноватой и бросаешь посреди сквера в полном недоумении, мне показалось, что я схожу с ума, — слезы перестали течь, щеки быстро высохли на солнце. — Но недолго мне пришлось все это осознавать. Спустя пять минут меня хватают и грузят в машину. Потом удар по голове, и я прихожу в себя в маленькой камере с кроватью, толчком и без окна. И вот спустя сутки ты появляешься весь в крови, вытаскиваешь из камеры в компании какой-то бабы, а я снова просто иду за тобой. Как это было всю нашу жизнь, просто молча иду за тобой и слышу: «Я так скучал по тебе, Лена», — попыталась она передразнить мой голос и тон. — Знаешь что, Елисей? — она посмотрела на меня так, как никогда не смотрела. Я стоял молча, понимая, что отвечать на вопрос не нужно. — А я не скучала, я просто вычеркнула тебя, когда человек мертв, по нему нет смысла скучать, тем более если этот человек доставил тебе немало боли. Я только жить начала, и снова ты, — ее голос сорвался, слезы снова потекли. — Ненавижу тебя! — прокричала она навзрыд и принялась бить меня руками в грудь. Стресс дал знать о себе. Истерика ее накрыла. — Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу, — повторяла она и била меня в грудь.

— Нет, — ответил я, не обращая внимания на избиения. — Если бы ты меня ненавидела, я бы почувствовал. У тебя просто истерика, и тебе страшно, — это было ясно по довольному мурчанию Страха в моей голове и небольшому приливу сил. — К сожалению, сейчас у нас совершенно нет времени на все это.

Она перестала колотить меня. Несколько раз глубоко вдохнула и вытерла слезы, окончательно размазав тушь по лицу.

— Хорошо, но мне нужны хоть какие-нибудь объяснения, — все еще дрожащим голосом все-таки потребовала она.

— Я готов их дать, но даже если ты и поймешь что-то, вряд ли поверишь, и в любом случае сейчас нам нужно найти место, где привести себя в порядок.

— Вера в опасности? — Лена всегда была сообразительной и способной в стрессовой ситуации мыслить, видимо, годы, прожитые со мной, развили в ней эти качества.

— Боюсь, что да, — врать уже не имело смысла, — но я уверен на сто процентов, что плохого с ней ничего не сделают, им нужен я.

— Это не сильно меня утешает, — резонно ответила Лена, — она сейчас на даче у маминой подруги.

— Есть надежда, что ее след найдут не так быстро, но в любом случае найдут, — попытался обнадежить я жену.

— Мне нужно к Вере, — сказала она и решительнее пошла вдоль дороги. — Я не буду ждать, пока ее так же схватят и запрут в какой-нибудь комнате без окон и дверей, — ее голос дрогнул, меня же опять накрыло странное незнакомое ощущение.

— Мы ждем новых гостей? — с неким скепсисом прозвучала Ненависть в моей голове. — Я смотрю, экстремальные ситуации ускоряют твое становление Сосудом. Не торопись, а то так и с ума сойти можно.

Я промолчал в ответ, не хотел говорить сам с собой при Лене.

— Ты знаешь, где дача? — спросил я у жены.

— Да, я их отвозила туда две недели назад, город Конаково знаешь?

— Проезжал мимо когда-то.

— Не доезжая до него, если повезет, часа за два могли бы добраться на машине, которой у нас нет, — резюмировала она.

— С машиной разберемся, — ответил я и принялся голосовать.

Несмотря на скоростной режим, довольно быстро нашелся желающий подзаработать. Подрезав сразу несколько машин при перестраивании с центральной полосы, около нас притормозила побитая жизнью «десятка». За рулем сидел худощавый молодой парень.

— До ближайшего метро подбрось, — обратился я к нему в открытое окно пассажирского сиденья.

Водитель, только подъехав к нам, разглядел наше состояние, следы крови на мне, заплаканную Лену.

— Ну вас… — успел он только произнести, когда я дал локальный стазис малой мощности, который спокойно мог удержать обычного человека. Лена также застыла.

Сев на переднее пассажирское сиденье, ударом в челюсть я отправил водителя в нокаут, тонировка его машины играла мне на руку.