Иннокентий Лаженицын - Носители. Сосуд [СИ]

Слушая ее тираду, я осознавал, что не ненависть меня накрывала, просто потому, что это чувство предметно, для ненависти тебе нужен объект. Тем, что я начинал испытывать, был гнев. Он проникал в каждую клеточку моего тела. Слова Нежности становились все тише и неразборчивее, даже Чувства, кричащие внутри меня, были слышны тихим шепотом, хотя я понимал, что они орут изо всех сил, пытаясь меня предостеречь. Со мной происходило что-то новое, Гнев меня наполнял, но я оставался в сознании.

Сил сдерживать себя уже не осталось, звонкая пощечина Нежности заставила ее замолчать, а всех окружающих — повернуться в мою сторону, но меня это не остановило. За первой пощечиной пошла вторая, затем третья, я хлестал Нежность по лицу, и это делал именно я, несмотря на то что во мне бурлил Гнев. Контроль над собой не был потерян, как это было во время схватки с Мишей.

— Алексей, остановись! — услышал я крик Маши. — Ты же избиваешь женщину.

— Женщину? — я остановился и повернулся к ней, увидев мой взгляд, она отступила назад. — Нет среди нас женщин или мужчин. Нет тут законов, морали, этики. В нашем мире, где каждый — чувственный кастрат, обладающий только одним чувством и апеллирующий к нему, не может быть никаких устоев.

— Глупец, — прохрипела Нежность, вытирая кровь, текущую ручейком из носа, рукавом, — или лицемер, — она улыбалась, — для тебя оно все так, потому что ты не в нашем мире. Ты как скот, выращенный по плану и графику, и употреблен будешь по такому же плану и графику.

Я вновь занес руку для удара, но ее остановила Маша.

— Не трать на нее время, она его тянет. Комиссары уже в курсе событий, и сюда уже наверняка на всех парах мчится подмога, нам пора уходить.

— Ты права, пойдем, — согласился я с ней.

Мы вышли во двор. Проведя взаперти чуть больше суток, было ясно, как мне не хватало свежего воздуха, пусть он был с примесью выхлопных газов и прочих атрибутов воздуха в мегаполисах, но все же он был свежий, а не пропущенный через кондиционер.

— Сейчас уходим пешком и общественным транспортом или такси, лучше попуткой, так проще всего не оставлять следов, — прервала мое созерцание Маша, теперь мне стало ясно, почему она была одета максимально по-граждански и в соответствии с погодой.

— А как же ребята с оружием?

— Они справятся, разберут автоматы, спрячут в рюкзаках и разъедутся на такси, — ответила она мне.

Быстрым шагом мы дошли до ближайшей оживленной дороги, взмах руки Маши имел моментальный эффект, рядом остановилась недорогая иномарка с шашечками. Мы сели на заднее сиденье.

— На Воробьевы горы, — скомандовала Мария.

Я не стал спрашивать, почему именно туда, это не имело значения, у Маши однозначно был план.

Мы ехали в молчании, нам надо было много чего обсудить, хотя скорее мне было что спросить, но при водителе я этого не рискнул сделать. Маша взяла меня за руку и положила голову на плечо, для меня еще оставалось загадкой ее нежное отношение ко мне. Я догадывался, что это своего рода притворство, но оно было столь искусно, что мне не хотелось ему препятствовать.

И вновь, спустя чуть больше суток ночная Москва обволакивала меня, хотя скорее уже утренняя, и опять я ехал в неизвестность, уже с полным пониманием того, что там не будет лучше, там не будет честнее и там не будет ничего нового, а лишь очередные разборки, очередные невинные жертвы. Я уже знал достаточно много, чтобы здраво осознать свое будущее, но все равно были вопросы, а точнее, один, который и сформировался из всех прочих. Мне было известно, почему есть просто люди, есть куклы, есть совершенные, есть носители и даже кто я такой. Остались только Чувства, происхождение которых для меня все еще оставалось загадкой. Одно было понятно, они паразиты, которые разрушают человека изнутри с единственной целью — захват его тела, но откуда же они взялись?

До Воробьевых гор мы доехали за двадцать минут, Москва была свободна. Расплатившись с водителем и выйдя из машины, мы пошли вдоль аллей в направлении главного вуза страны.

— И все? — спросил я.

— Что все? — посмотрела Маша на меня.

— Мы будем просто гулять? — мне не совсем был понятен план.

— Мы будем гулять до тех пор, пока я не получу информацию о том, что комиссары съели наживку и преследуют неверную цель, — ответила мне Маша.

— Как скажешь, — даже тут я был жертвой обстоятельств, и не мне было выбирать план действий. В принципе, это было лучше, чем самому что-то выдумывать и решать. — Как так вышло, что столь привлекательная девушка является носителем Гнева?

— Примерно так же, как образцовый семьянин с нормальной работой и зарплатой является носителем Ненависти, — и вновь я увидел ее улыбку.

— Про себя я все знаю, и ты, мне кажется, тоже обо мне осведомлена в большей мере, чем я сам. Так что не лукавь, — настаивал я на своем.

— Не знаю, как так вышло. Возможно, какое-то психологическое отклонение. Я всю жизнь была легковозбудима и не пыталась с этим бороться. Любой конфликт перерастал сразу в скандал с выплеском гнева.

— Да, совсем неинтересная история, — констатировал я.

— А ты встречал носителей с интересной историей?

— Буквально несколько дней назад встретил, — пошутил я.

— Ну если посмотреть с такого ракурса, то да, — согласилась она, — хотя ты не носитель.

— Давай не будем об этом, — мне не хотелось обсуждать мою исключительность, тем более после общения с Нежностью. — Лучше скажи, кто ты, а точнее, вы все, кто вытащил меня оттуда.

— Я думала, ты уже догадался, мы — потерянные.

— Догадался, но нужно было убедиться. И каковы ваши планы на меня? Я уже не строю иллюзий, что кому-то важна моя свобода.

— Зря ты так, — в ее голосе была слышна еле уловимая досада.

— Это почему же? По моим данным, я вам нужен исключительно для опытов и попыток вернуть вам всем чувства с помощью совершенных, — поделился я своими знаниями.

— Откуда тебе известно? — Маша была удивлена.

— Англичане допрашивали одну из совершенных. Позже я видел запись допроса, она все рассказала под пытками, — скрывать этот факт не имело смысла.

— Мы не желаем твоей смерти, — Маша пыталась оправдаться, видимо, боясь, что я попытаюсь сбежать. Она была не готова к моим знаниям.

— А если для того чтобы вернуть вам все чувства, нужно будет меня убить, вы это сделаете? — спросил я напрямую.

Она молчала, мне тоже нечего было сказать.

— Я не сделаю, — спустя минуту молчания ответила она, — но другие потерянные сделают.

— Чем же вы тогда отличаетесь от комиссаров? По отношению ко мне.

Смысла в этих разговорах, конечно же, не было, я не был так глуп или наивен, чтобы полагать, что есть еще кто-то, кому интересна моя жизнь как личности. Мне уже просто хотелось собрать всех их вокруг меня, выслушать предложение и выбрать наиболее выгодный способ моего заточения. Но такому не суждено было случиться, потому что я вещь, а вещь не выбирает свое нахождение, у нее есть хозяин.