Дейвид Бриттон - Трилогия Лорда Хоррора [litres]

Меня охватил хирургический норов, и я пошарил по собственной персоне в поисках хоть сколь-нибудь существенного лезвья. Осведомленная хватка пальцев извлекла наружу бритву из-под рукава – ея металл стал с возрастом горохово-зелен, перламутровая рукоять украшена свернувшейся ар-нувошною розой. Цвет цветка, что уместно, был красен.

Я кратко подвернул персты под перламутровую рукоять, каковое действие беспричинно сообщило мне меланхолью.

– Вы, джентльмены, – слова его издались с напористым прикусом, удививши вокруг нас всех, – знакомы ль с репутацьей вот сего вот лорда Хоб’бидиданса?

Голос Бутби был густ и изыскан, в нем мализма мешалась с фокус-покусом в той манере, каковая делала его присутствье неподражаемым и знакомым всякому, всякой и всякенькому в Англьи.

Как же мерцал вокруг его на убой откормленной фигуры воздух, покамест исходило от него биенье могучих крыл; да и аромат меда. Все тело его, казалось, опрыскано сею дрянью.

Я слегка откинул голову назад, дабы в перспективе моей он держался прочно, однакоже тотальность его персоны временно меня бежала. Я переживал первую сталью мигрени – состоянье, известное по своему именованью «светобоязнь». На моих висках туго стягивалась лента, и мне стало тошно, слабо; из жара в холод. Свет и звук начинали преобразовывать все мое окруженье. И вот уж зренье мое обратилось в гигантский фрактал красок, а неземной голос космоса безапелляционно нашептывал мне. Как юный мальчик, сия немочь расцвела и возросла. Иногда, полагаю я, она есть связь с моим величьем, ибо позволяет мне превозмочь человечность мою.

Я заглотил две таблетки Лазаря, сделанные по моему собственному травяному рецепту, в надежде, что скоро отпустит.

– Говорит Шарманья, – бурлил Бутби, и галстук-бабочка его туго стягивал ему жирную шею. Он обошел меня фанфаронским кругом, бедра его вихлялися взад и вперед наподобье змеиных. Примерно так же, подозреваю я, они делали, когда под ним лежала утишенная леди Макмиллан. – Говорит Херманья.

И тут я осознал: она… Шестунья – здесь, в нем. Он служил ей добровольным носителем, делил с нею любовь превыше зова природы. Шестунья гнездилась в лорде Бутби идеальным пактом истинных возлюбленных, а все мясистые желанья животных гоном бороздились из нее прямо в его мерзоту. Именно ее присутствье ощутил я чуть раньше. Оно и впрямь выступило наружу.

Сколь долго отсиживалась она в эктоморфном парламентарии, я мог лишь гадать. Наблюденья мои за Бутби в общественной жизни и по телевиденью, особенно когда он возникал в программе «Мозговой трест», предполагали, что импрегнацья свершилась много лет тому.

И по-прежнему красочный воздух вкруг него мерцал, и наблюдал я за полным Бутби со всем своим вниманьем, игнорируя всеми своими силами свою классическую тейхопсью. Вкруг него определенно витала аура образованного хряка. И его пористое лицо тоже несло в себе сию свинскую текстуру.

Я никогда терпеть не мог сию свинью. До чего ж подобен человечьему ея гнусный безмысленный аппетит; и, зачастую, качественные женщины подо мною преобразовывались в тот же свинский темперамент.

Но вот ЕГО свинское присутствие подразумевало особую породу хряка. Лишь раз допрежь встречался мне столь мерзкий прямохожденец, да и то случилось в нижних отрогах гор Техэчепи, где, налетевши таким числом, они поселили в сердце моем боль. Я б их убил тысячьми, такое отвращенье они во мне возбудили, и запах от их яиц… боль их – прозорливость.

Словно бы подсказкою моего присутствья на полу меж расставленных ног Бутби возникло одно-единственное свинское яйцо – бледное и в красную крапину.

Едва ль не тут же Шестунья внутри начала выход свой из яйца. Первым делом возник ея мундштук, за ним ея глава, передние лапы и плечи. Она ерзала, ея насыщал восторг любви. Появились еще две ноги, и она миг полежала спокойно. Затем нежные усики, плоско сложенные поперек безвенных надкрылий, восстали. Она вытянула задние лапы и поднялась. Расколотая яичная скорлупа по-прежнему скрывала ея хвостовые щипцы, а по полу поблескивал след потрохов.

Она снова взъелознула.

– Говорит Германья, – произнес Бутби непосредственно мне. Его подражанье моей радьо-личности сопровождалось сценами веселости. И тут он меня удивил примечательным подвигом предсознанья.

– Говорит радьо ЧОРНОДОМ! Да будет снова велика Британья; и в сей час величайшей угрозы для Запада да воздвигнется ж из праха штандарт Hakenkreux , увенчанный историческими словами « Ihr habt doch gesiegt ». – Лицо его было прочно от чорного воспоминанья.

Щипцы Шестуньи стали мне видны (и одному лишь мне, судя по виду). Были они двумя крохотными волосовидными отростками, соприкасавшимися от основанья до извертливого кончика, призрачными и хрупкими.

– Страх есть ключ к просветленью. – Слова Бутби легко ниспадали с его елейного языка – того же, что импровизировал на тему пагубности избранья Моузли на любую влиятельную должность. – Лишь дружеством с ним разум может стать тотально свободен. Ужас. Хоррор; таков магический инструментарий Адепта в процессе достиженья господства над Душою – Радьо ЧОРНОДОМ выбирает штандартом Чудовище, к коему должно стремиться все Человечество.

Медленно Шестунья, продолжавшая проявлять себя над нами, стала менять в себе цвет. На кончике ее хвоста возник крохотный булавочный укол свинцовой синевы – и, расширяяся, растекся кляксою пролитых чернил по семи зримым сегментам ея тела направленьем ко главе. Несколько мгновений спустя она уже перестала быть призрачною. Еще несколько позже – стала вся чорна и глянцева, как тёрн, и высилася, мерцая и подстрекая, за разглагольствующим Бутби.

Китайцы верят, будто кровь кузнечика обладает волшебным свойством проявлять любого Незримого посредством Заклинанья.

Но гонцы за радугами, вкруг нас теснившиеся, хлебая из своих бутылок «Скита», не ведали о трансформацьи, имевшей средь них место. Моя ж душа, однако, отрезана стала от антисемитской темнодряни. И посему в тот миг я сподвигся на кунштюк – вызвал кровяной покров на сего насекомого суккуба и ея опийного грезливца.

– Состоянье всякого Занемоглого Человека побуждает его с нетерпеньем Алкать Избавленья. Диавол не сообщит нам ничего – о том единственном, что потребно; однакоже крылатые малютки и жалкие Не-Нады сего мира, он отправится в путь с кровавейшими Красками Необходимости. Sub Amici fallere Nomen . Глаголет он сии Прекрасные Вещи , Устами наших мнимых Друзей нам, как глаголал Языком Крапчатого Змия, он понудит нас Яйцом своим ко многим Обетам .

Как изложил он самыи слова, что я должен был вещать на Deutschlandsender в тот вечер? Выщипнувши мысли у меня из головы – в сем я даже не усомнился, ибо не предавал их бумаге и не сообщал ни единой живой душе.