Жорж Старков - Сначала исчезли пчёлы…

— Эй! — раздаётся вдруг возглас, не проронившего за всю дорогу ни слова, Спиридона. — Сергей, смотри! — воззрился он в ближнее от себя боковое стекло.

— Чего там? — без особых эмоций отозвался Серёга.

— Башня! Водонапорная башня! — очень живо затараторил Спиридон.

Я присмотрелся и действительно — из-за небольшого холмика, примерно, километрах в двух левее нас, кокетливо выглядывало навершие сооружения, напоминавшего водонапорную башню.

— И чего? — тоже вгляделся вдаль Сергей.

— Это Старое поселение! Мы, очевидно, сильно вправо ушли, по объездным! — пояснил Спиридон.

— Так, мы, что — приехали почти, что ли? — несколько растерялся мой бывший начальник.

— Почти, почти, — отмахнулся Спиридон. — Давай, на следующем повороте — налево.

Вот она, скоро покажется — прямая дорога к желанному, к возможному новому дому. Жаль мы едем по ней такой маленькой компанией… Раньше было, хоть и теснее, но гораздо теплее. Не телу, конечно… Там, внутри, уже успело появиться, что-то согревающее, что-то необъяснимое и, как выяснилось, такое непостоянное. То, что греет, только тогда, когда рядом с тобой человек, у которого в сердце зародилось нечто подобное. Человек, по сути, чужой. Но гнёт суровых будней сближает гораздо сильнее, чем сытый и лощёный быт. Он учит, вырезает из тебя, тебя же, но уже нового. Будто высекая из цельного куска камня скульптуру, отметая всё лишнее и, вместе с тем, сея в трещины неподатливого материала те зёрна, что потом прорастают и рождают то самое солнце, которое греет только, когда все скульптуры стоят на одном пантеоне. Теперь наши внутренние светила стали тусклее и холоднее. Но, надеюсь, их тепла и света хватит, чтобы согреть и осветить нашу долгожданную прямую дорогу.

Вам знакомо чувство нетерпеливого ожидания? Когда то, к чему ты стремился уже совсем близко? Нутро будто что-то щекочет, иногда чуть неприятно покалывает, и ты ёрзаешь на месте, несмотря на то, что всячески пытаешься скрыть своё беспокойство. А теперь представьте, когда к этому состоянию, вдруг, добавляется сначала негодование, а потом под кожу медленно заползает страх. Он не спеша проходится своими холодными лапками сначала по спине, потом, сквозь ведомые только ему щели, проползает внутрь тебя. Он, словно игривый котёнок, мнёт изнутри твоё подбрюшье молочным шагом, изредка выпуская коготки. Сейчас мне хочется придушить этого котёнка, который мешает мне нормально думать, но я не знаю как.

В каждое окно смотрит дуло автомата. Я физически чувствую, как меня сверлит своим тяжёлым взглядом округлый провал ствола, на дне которого наконечник готовой сорваться с места пули. Не такого приёма я ждал, не такого… Спиридон кладёт руки на плечи мне и Сергею — это успокаивает ровно на две секунды, затем страх снова начинает мять кишки. Семеро бойцов в камуфляже готовы изрешетить наш многострадальный пикап и нас вместе с ним. Восьмой, будто бы нарочито неторопливо шагает к машине, от перегородившего путь увесистого шлагбаума. Расстояние сокращается и нетерпение нарастает. Господи, как же хочется определённости. Нет, не правильно! Хочется «определённой определённости»! Хочется, чтобы направленные в нас стволы хранили молчание. Хочется жить…

— Здравствуйте! — не доходя нескольких шагов до машины, нарушает тишину, очевидно, единственный уполномоченный говорить с пришельцами. — Кто? Откуда?

— Кто, кто! — нервно бурчит себе под нос Сергей, и Спиридон слегка сжимает его плечо. — Люди, блин.

— Чего? — явно не для издёвки, а потому, что не расслышал, переспрашивает незнакомец в камуфляже.

— Мы к Иван Иванычу! — отзывается из-за плеча Сергея Спиридон. — Я — Спиридон Ривман. Это, — кивает на супругу, — моя жена. А эти мужчины — мои спутники. Мы с миром приехали.

— Ясно, — лишь пожал плечами постовой и достал рацию. — Егор! — буркнул он в пластиковую коробочку, из которой секунды через две последовало краткое «слушаю». — Тут к старосте приехали. Доложи. Всё понял? Приём.

Коробочка ответила утвердительно, постовой кивнул Сергею протянуть машину дальше. Шлагбаум открылся, и мы медленно проследовали на небольшую площадку, располагающуюся, аккурат, слева от первых жилых домов. Всё это время мы оставались на прицеле. Лишь здешний парламентёр держал свой укорочённый автомат стволом в землю. Остальные семеро бойцов готовы к мгновенному уничтожению гостей, то есть нас.

— Подождите немного, — объясняет он, — сейчас Иваныч приедет — прояснит ситуацию.

— Хорошо, подождём, — вежливо соглашается Спиридон и откидывается на спинку.

— «Подождём»! — снова бурчит себе под нос Серёга, когда постовой отдалился от машины на почтительное расстояние. — Будто у нас есть выбор!

— Успокойся! — советует старик. — Тут так принято.

— Принято? А если бы ты не знал этого Иваныча? Нас бы расстреляли, так значит?

— Нет. Просто здесь люди осторожные. Чужих просто так не впускают.

— Почему тогда в Логистическом у нас никто ничего не спрашивал?

— Везде свои порядки, — пожал плечами Спиридон. — Там — одни. Здесь — другие.

— Слушай, Спиридон, — решаю, наконец, развеять свои страхи, — а нас точно не пристрелят?

— Не знаю. Не должны.

— Охрененно, — бросаю через плечо. — «Не должны!» Ты же говорил — «хорошее, честное поселение»! А что на деле — беспредел, какой-то!

— Не шуми! — чуть повышает голос. — Это не беспредел, а недопущение беспредела! Угомонитесь, вообще, оба! — он чуть обернулся, чтобы убедиться, что сидящие в кузове Лёша и Сан Саныч не поддались панике. — Вон, Иваныч едет уже, — кивнул он на пылящий по просёлочной дороге мотороллер.

Казалось, самым спокойным в этой ситуации оставался профессор. Он просто сидел на заднем сидении и, с каким-то детским любопытством, наблюдал за всем происходящим. Думается, ему, действительно, было очень интересно, так как, когда говоривший с нами постовой подал знак выйти из машины, он первый выпрыгнул из неё и нарочито непринуждённо начал разминать затёкшую спину. При этом он ловил, казалось, каждое движение в окружающем нас пространстве своим цепким, не по годам, горящим взглядом.

Мы все последовали примеру профессора и выстроились у машины, когда «муравей» въехал на площадку и с него слез мужичок, небольшого, можно даже, не кривя душой, сказать, маленького роста. Седой, но в отличие от Спиридона, сохранивший густые волосы, как на лице, в виде коротко стриженной бороды, так и на голове. Мужичок казался щуплым и худощавым. Просто щуплым и просто худощавым… Но вот он подходит к Спиридону и на его фоне кажется просто миниатюрным. Словно Давид перед Голиафом. Странно, но в жизни получилось почти как в мифе. Наш Голиаф, точнее вся его жизнь рухнула, а здешний Давид, вроде бы как «на коне»…