Алексей Свиридов - Сплошные вопросы (повесть в записках)

Да, согласен, „волки“ имеют разную абсолютную величину отрицательного вектора. При небольшой его величине „волки“ поддаются дрессировке, „очеловечиваются“, так сказать. Можно выдрессировать „волка“, заставить его не кусаться, не плевать на пол в общественном месте. Но как только дрессировщик отвернётся, „волк“ плюнет на пол, ибо этической потребности не плевать у него всё равно нет. Вообще-то этическую сущность настоящего „волка“ можно выразить одним словом: „эгоцентризм“. Удовлетворение своих потребностей любой ценой. Потребности у „волка“ так велики, а желание их удовлетворить так сильно, что порой на карту он ставит даже свою жизнь.

Вековая мечта человечества: свобода, равенство, братство… От всех по способностям, всем по потребностям. Одним словом, чтобы все были хорошими! При этом ещё и одинаково хорошими! Чушь! Эти формулы могут быть реализованы лишь в придуманном, идеальном мире. Разве можно добиться того, чтобы мать любила чужого, незнакомого ей ребёнка больше, чем своего? Какого ребёнка она бросится спасать в первую очередь? Чужого? Для этого надо, чтобы все были абсолютно одинаковыми, чтобы запросы у всех были одинаковы и мысли одинаковы. Этого на земле нет и не будет. Этого нет и в мире Дана. Не надо представлять мир моего отца, как некую идеальную схему. И там люди разные, очень разные. И там существует жёсткая конкуренция и идёт постоянная борьба за первенство, за право проводить в жизнь свои идеи. Только там борьба эта имеет совершено другие, чем у нас, формы. Там не может решаться вопрос на уровне удара по голове. В том числе и потому, что, как я уже говорил, там самой природой исключена возможность „волчьего“ набора ген и хромосом. Поэтому, наверное, там человек действительно разумный. Поэтому его разум ориентирован на созидание, а не на разрушение. Я склонен считать, что всеобъемлющий гуманизм в мире Дана — это в первую очередь заслуга её величества природы. Слон не сам стал слоном, его личной заслуги в этом нет. А шакал не виноват, что природа создала его шакалом.

По наблюдениям Дана (и Гурский с ним согласен) в нашем мире не более двадцати процентов людей, у которых природой заложена положительная этическая ориентация. И дай Бог, если у десяти процентов эта ориентация имеет большой энергетический потенциал. Это очень оптимистическая оценка. Но нам — „человекам“, есть чем гордиться. Хотя бы тем, что, живя в окружении „волков“, „человеки“ до сих пор не сдались, не подладились под „волков“, хотя нас безжалостно грызёт это зверьё. С волками жить — по-волчьи выть!? Так, кажется, гласит пословица. Однако по-волчьи воют далеко не все.

Ты спрашиваешь, почему я не ушёл, не улетел, не „переместился“ вместе с моим гостем в мир Дана? Но ты же слышал наш разговор, зачем же спрашиваешь. Хочешь ещё раз услышать, что я не могу бросить раненых товарищей, оставить мать? Да, именно это ты хочешь услышать. Нам всем не хватает в этом мире человеческого отношения. Заметь, те же „волки“, пожирая других, хотят к себе человеческого отношения. Да, я действительно не смог бы жить в ладу с собой, зная, что не попытался вас спасти. Но есть и другие причины моего отказа, например: а готов ли я жить в том, другом мире? Не наврежу ли я ему, привнеся в него земные гены? Так что не мучайся моим отказом, ты не виноват…

Почему природа или Творец создали наш мир именно таким, а не как у Дана, например? А ни почему! Жизнь, по мнению одного мыслителя, это «мучительная попытка природы познать самоё себя». Она (природа) сама себе задаёт вопросы, и вопросов этих гораздо больше, чем ответов. Думаю, что она экспериментирует на себе, а времени и пространства у неё для этого предостаточно! И того и другого у неё бесконечность в бесконечной степени. Ей торопиться некуда. Но не надо впадать в отчаяние по поводу несовершенства мира. Да! Вот он такой, наш несправедливый, жестокий мир. Ядовитых и хищных тварей в нём хоть отбавляй… На полюсе холодно, в пустынях жарко… Землетрясения, наводнения… Кровожадные двуногие хищники дополняют картину… Но это наш мир, другого не будет. И „человеки“ существуют в этом мире уже тысячи лет. Тысячи лет люди задают себе одни и те же вопросы, и каждое новое поколение снова и снова задаёт себе их и, не находя готовых ответов, снова и снова учится не просто выживать в этом мире, а жить по-человечески! А мир продолжает показывать им свои зубы, бессмысленно унося миллионы жизней. Зачем тогда жизнь, спрашиваешь… Вот тебе, философ, тема для размышлений. Жизнь — задачник, в котором сплошные вопросы…»

Про вопросы он сказал почти теми же словами, что и Юрка.

Вот на этом месте наш разговор прервался, к лагерю шли немцы…

В конце февраля сорок пятого я был послан редакцией в 1‑й стрелковый корпус 54‑й армии. Корпус в это время находился в Прибалтике. Там наши войска зажали немцев в так называемом «Курляндском котле» и штурмовали его практически непрерывно. Попытки взломать немецкую оборону были безуспешны, а наши потери были ужасающими. Однако это не останавливало командование, и дивизии вновь и вновь шли на штурм. Артподготовки длились сутками. За пять километров от фронта земля гудела под ногами. Этот гул был слышан даже в штабе корпуса, где я в тот момент находился, пытаясь по штабным линиям связи отправить в Москву свои корреспонденции. Для того, чтобы это осуществить, нужно было буквально сутками дежурить на узле связи, ожидая, когда там организуется свободное «окно». Вот тут-то я буквально столкнулся со Свиридовым — своим бывшим командиром роты курсантов в Лепельском пехотном училище. Он сразу меня узнал: «Ба, курсант Климов, Виталик, ты меня по службе обставил, гляди-ка, капитан!» Обнялись. Был уже совсем поздний вечер, и Свиридов позвал меня к себе в гости. Обитал он в одноэтажном сооружении с крошечными окошками, назначение которого не угадывалось. Внутри оно было разделено на несколько отдельных помещений. В одном из них жил, вернее ночевал, Алексей Васильевич. Стали пить чай. Сам не знаю, как получилось, что я задал ему вопрос, который мог задеть его больную струну: «Алексей Васильевич, как же так получилось, что Вы только старший лейтенант?» Свиридов улыбнулся: «А ты знаешь, кто я по должности? Не угадаешь. Перед тобой — начальник строевого отдела штаба корпуса!» Вот так номер! Ведь это должность минимум для подполковника! Оказалось, что в начале сорок четвёртого старшего лейтенанта Свиридова зачислили на специальные курсы при Генштабе, слушателей которых в обиходе называли «золотым фондом» армии. Именно об этом подразделении Генштаба рассказывал нам с Симоновым майор Моргунов.

«Понимаешь,— продолжал мой бывший командир,— должности большие приходится занимать, но ведь стажёром. Поэтому очередных званий нам практически никому не присваивают. Намекают, что у нас всё впереди. Да я и не стремлюсь к военной карьере и в „золотой фонд“ попал не по своей воле. Я хотел бы после войны демобилизоваться. У меня ведь высшее образование, я ведь за четыре года до войны окончил Московский горный и по распределению попал в Ухту. Тогда почти всю нашу группу на север распределили. Моя будущая жена окончила тот же институт двумя выпусками позже и тоже попала в Ухту. Там, правда, не уголь, а нефть, но её там добывают шахтным способом, поэтому инженерный состав больше из горняков. Только я женился, как началась война с финнами, и меня взяли, а вернее, «отдали» в армию. Почему «отдали»? Да потому, что я как горный инженер, имел «бронь» от армии. Но мы с одним приятелем, тоже молодым инженером, из самых лучших побуждений покритиковали на собрании техническую политику руководства нашей шахты. Может, и чересчур покритиковали. Начальник шахты церемониться не стал: своей властью снял с нас «бронь» и позвонил военкому, чтобы нас поскорей призвали. Хорошо хоть аттестовали младшим лейтенантом, ведь после института я успел получить звание офицера запаса. Так и стал военным. А приятеля моего там же на финской и убили…