Ян Валетов - Чужие сны

Все время, что Давыдовы стояли в очереди на пограничный контроль, по ТВ транслировали последствия метели — парализованные Аллеи Ерозалимски, машины, замерзающие на заснеженных проспектах, мигающие желтым светофоры, которые давно ничем не управляли. Набережные, снятые с верхней точки, напоминали реки, наполненные тревожными огнями. То там, то тут вспыхивали аварийные лампы, пульсировали синим проблесковые маяки спецмашин. Днем тоже мело, но в сравнении с тем, что началось вечером, можно было считать, что до того снега и не было.

За огромными стеклами аэропортовских окон вздымались сугробы. Компактные снегоочистители ворчали, захлебываясь в коричневой каше, все быстрее и быстрее заполнявшей мостовые и тротуары под эстакадами. Снегоуборочные машины были бессильны. Люди — тоже. На столицу тяжелой белой грудью навалилась зима.

Такси в город не ехали. Они вообще никуда не ехали — стояли в пробке. В центр можно было проехать только на танке или БТРе с отвалом. Стихия есть стихия. Когда на любой большой город за 24 часа выпадает двухмесячная норма осадков, происходящее в нем можно назвать только концом света.

В Варшаве осталось работоспособным последнее и самое демократическое средство сообщения — метро. И Миша Курочкин, их куратор в польском издательстве «Прометей».

Он ждал их возле своего громадного джипа (страсть к таким монстрам Курочкин сохранил со времен своей буйной молодости, протекавшей в громовых 90-х, когда он, по его словам, поддерживал движ, в результате которого и оказался в Польше без возможности вернуться на родину).

Сейчас Миша больше походил на зимующего в Антарктиде полярника или замерзшего пингвина, чем на референта почтенного столичного издательского дома — в смешных затоптанных уггах и пуховике с капюшоном, из-под которого торчали заиндевевшие очки и красный влажный нос.

Забросив Давыдовские чемоданы в багажник «шевроле тахо», все трое заползли в примороженный салон слегка вспотевшими, краснощекими и мокрыми от налипшего на одежду, обувь и лица снега. Курочкин завел мотор, заработала печка, они тронулись с места, прокатились несколько метров и стали в бесконечной, как лента Мебиуса, пробке, ведущей центр Варшавы.

Дальше пути Карины и Дениса расходились.

Денису нужно было домой, в Киев, и его поезд с Варшавы-Главной уходил через три с половиной часа. А Карине следовало остаться в Польше еще на три дня — ей предстоял доклад на международной конференции по пластической хирургии и отменить его не было никакой возможности.

— Ехать будем долго, — сообщил очевидное воспрянувший духом Курочкин. — Отвезем тебя, Денис, к поезду и поплетемся с Кариной ко мне, пироги [17] Пироги — вареники ( польск .). кушать! Зина уже налепила, наверное, к вашему приезду!

— А в гостиницу? — спросила Карина.

— В гостиницу поедем после ужина, когда безобразие разгребут. Часам к одиннадцати тебя повезу. Все стоит. Ты просто не представляешь, что творится! Если к ночи станет лучше. А если нет, то останешься у нас! Зина будет очень рада!

Ни Денис, ни Карина никогда не питали болезненного пристрастия к вареникам и галушкам, даже к пельменям относились холодно, но в среде их коллег и друзей почему-то укоренилась традиция кормить гостей из Украины украинскими национальными блюдами. Наверное, так здесь понимали гостеприимство.

Борщ, сваренный бывшей коренной москвичкой Зиной Курочкиной, походил на настоящий украинский борщ так же, как воробей на орла, но и его приходилось хлебать с благодарным выражением лица, чтобы не обидеть хозяйку.

С варениками-пирогами дело обстояло лучше, но ненамного, хотя внешне они практически копировали настоящие. Лучше всего Зине удавались пельмени, но пельмени считались украинским блюдом чисто условно, так как приходились вареникам всего лишь дальними родственниками.

— Так что — сначала Зиночкины пироги потребим! Она и с картошкой приготовила, и с капустой… Жаль, что Денис не попробует! — посочувствовал Курочкин на полном серьезе, продвигаясь еще на пять метров. Его широкоскулая физиономия с веселыми шкодливыми глазами возникла в зеркале заднего вида.

— Вы, наверное, в самолете не спали? А, Давыдовы? Глаза красные, как у вампиров! Не писатель с женой, а порождение сумерек!

Он хихикнул. Для бывшего участника бандитского движа Курочкин был прекрасно образован, мягок и дружелюбен в общении. До того момента, как речь не заходила о деньгах и бизнесе. Тут пушистость исчезала и обалдевший от напора и волчьей хватки клиент бросался искать пятый угол. Но с Давыдовыми Михаил был сама нежность и заботлив, как отец.

— Так что давайте поспите пока. Подавите подушку. Ехать долго, места хватает.

Давыдовы действительно практически не спали с момента неудачного погружения, вернее, спали урывками. Несколько часов короткого тревожного сна, полного ярких сновидений — незнакомых людей, образов, улиц, на которых они никогда в жизни не были, городов, которых никогда не посещали — не приносили облегчения. Каждую ночь они обреченно, словно удавленники, неспособные выбраться из удушающей петли, висели между сном и явью, не понимая, где кончается одно и начинается другое.

Давыдову всю жизнь хватало на отдых шести часов, но если ему доводилось неделю-другую спать меньше нормы, то он постепенно начинал терять энергичность и засыпать едва ли не с открытыми глазами. Накопившаяся в организме усталость заставляла мозг переключать сознание в режим сна без приказа хозяина. Это был своеобразный защитный механизм, который сейчас не срабатывал. Давыдов буквально валился с ног, и казалось, готов был отрубиться на ходу, но закрыв глаза, не мог уснуть, что ни делал.

Ни алкоголь, ни снотворное не могли помочь отправить его в нокаут. От смеси таблеток и спиртного он пошел мелкой сыпью, как при крапивнице, а после бутылки виски, выпитой с Кариной на двоих, получил ужасное расстройство желудка.

Как ни странно, ни у Дениса, ни у Карины головы от постоянной бессонницы не болели. Стали тяжелыми — это да, но мигрени не было. Просто Давыдовы, словно мухи, глубже и глубже увязали в смоле чужих снов, которые изо дня в день становились все страшнее, и вязкая густая смола иной реальности застывала янтарем, превращая Дениса и Карину в скованных желтым камнем диковинных насекомых.

В салоне «тахо» было тепло, и после пробежки по морозу совет Курочкина казался дельным. Карина положила голову на плечо Давыдова. Урчал мотор, негромко ворковало радио, джип двигался рывками, то застывая на несколько минут, то оживая, чтобы продвинуться на пару метров.

Денис обнял жену за плечи и закрыл глаза…

…И вздрогнул от того, что мучительно кололо висок. Ощущение было странное — будто бы только что проснулся, но он точно помнил, что встал еще в восемь вечера прошлого дня. Сейчас время перевалило за полдень, Кирилл сидел в машине у дневного клуба со странным названием «Отросток» и не мог сообразить, как он сюда попал. Кондиционер работал на полную мощность — еще бы! — термометр на приборной доске показывал 61 градус по Цельсию, а в салоне можно было вполне нормально дышать.