Ян Валетов - Чужие сны

Давыдов молчал, глядя на экран ноута.

— Если вам будет легче, — сказал Извечный, наливая очередные рюмки, — она же и вытащила вас. Вы уже пускали пузыри, как снулая рыба, когда она передумала…

— Зачем?

— Что — «зачем»? Зачем убивала или зачем вытащила?

— Зачем? — повторил Денис. — Зачем убивала, если потом вытащила? Не понимаю.

— Правильная постановка вопроса. Но для ответа вы должны осветить еще один интимный момент своей жизни…

— Да ну… — усмехнулся Давыдов. — Какие уж тайны между нами — млекопитающими!

— Скажите-ка мне, почтеннейший Денис Николаевич, — Извечный наклонился, заглядывая Давыдову в зрачки. — Вы в последнее время не видели странные сны? Чужие сны?

— Этого не может быть, потому что этого не может быть никогда!

Савичев задумчиво поскреб щеку.

Обычно слышно было, как под ногтями скрипит щетина, но после сегодняшнего вечернего бритья щека оказалась гладкой.

— Ты хочешь сказать…

— Я ничего не хочу сказать. Ты сам смотришь логфайл.

— Бред.

— Повтори это еще раз, суть не поменяется. Ну вот…

Миша показал на экран компьютера.

— Смотри, четко по линии, как я и нарисовал.

Он записал координаты из таблицы и нанес точку на глобус, стоящий на столе.

— Я понимаю, что точность плюс-минус на глаз, но картинка близка к истине.

— Ты хочешь сказать, что все эпицентры землетрясений за последние три недели лежат на одной прямой?

— Точно, — сказал Роменский, и улыбнулся. — Такое впечатление, что по нашему шарику рубанули шашкой. Помнишь задачки про плоскость, рассекающую геометрическую фигуру, Игорь? Так вот… Все, что было после Карибов, прекрасно ложится в мою теорию.

— В какую теорию? — задумчиво спросил Савичев и поскреб вторую щеку, а потом зачем-то почесал в затылке. — У тебя что, господин дежурный сейсмолог, есть теория? Есть хоть какое-то объяснение? Херня какая-то… Радиант Пильмана, ей-богу!

— Игорь, ты тоже сейсмолог, старше меня, опытнее и держишь в руках лог. Против цифры не попрешь. У тебя есть гипотеза?

— Хм… А какой интервал между толчками?

— Нет постоянного. Но не менее 5 толчков в сутки в этой плоскости — четко по геодезической линии, идущей в глубине нашего шарика. Иногда больше, но никогда меньше. Все разной силы, на разной глубине…

— Знаешь, на что это похоже? — произнес Савичев и потер лоб.

— Ну?

— На то, как от напряжения рвется канат, на котором подвешен шарик… Знаешь, так… Ниточка за ниточкой.

— Это не я головой поехал, это ты головой поехал, господин начальник.

— Надо доложить в Москву.

— Глубокомысленно, господин начальник! В Москве сейчас ночь. Сигнал от нас к ним идет постоянно, но говорить в это время суток не с кем. Так что мы с тобой, как два Гайдара… Один на один с проблемой.

Роменский улыбнулся, демонстрируя не очень хорошую работу дантиста. Но несмотря на почерневший передний зуб, улыбка у сейсмолога была приятная. Он искренне радовался своему открытию, не задумываясь над тем, что за последствия для мира оно несет.

— Вот! Смотри! Снова! Магнитуда 4.7. Центр на глубине 6 километров. Поспорим, что координаты совпадут? Смотри, делаем проекцию… И!

Он нанес еще одну метку на глобус и соединил ее с предыдущей точкой одним движением фломастера.

— И! Оп-па! Любуйся!

Савичев посмотрел на результаты труда дежурного сейсмолога.

Может быть, из-за большего опыта, а может быть, из-за склада ума он глядел на происходящее совершенно с другой точки зрения. Ему даже стало страшно, но показывать перед младшим по возрасту подчиненным свою слабость Игорь Афанасьевич не стал.

— Интересно, — сказал он, внимательно разглядывая земной шар с красной линией на боку, стоящий на столе. — А что произойдет, когда кольцо замкнется? Лопнет наш канатик?

Линия напоминала разрез и тянулась через Атлантику к Африке и Евразии на многие тысячи километров. Словно кто-то полоснул ножом по спелому арбузу и он лопнул от прикосновения острого лезвия.

Воображения Савичева вполне хватало на то, чтобы представить себе трещины на океанском дне, рвущиеся, как бумага, базальтовые плато…

— Через недельку мы будем знать точно, — сказал Роменский. — Но что-то подсказывает мне, что ничего хорошего ждать не приходится. Утром надо будет перебросить все картинки и графики в столицу. Пусть они себе мозги сушат.

Интуиция Игоря Афанасьевича тоже подсказывала, что за тысячи миль от них происходит что-то нехорошее, опасное и необратимое, но оба сейсмолога даже представить себе не могли, что именно творится под толщей вод и скальных пород на дне Атлантики.

И это было хорошо для них обоих: знай они ближайшее будущее — вопили бы от ужаса.

— Считай, что нам повезло… Ноябрь в Атлантике — это совсем не сахар.

— И не мед…

— И не мед, — подтвердил хрипловатым голосом кок. — Ты шутки шутишь потому, что ни разу в серьезный шторм не попадал.

— Да попадал я… — лениво отозвался щупловатый матрос, рядом с массивным, грузным коком смотревшийся ребенком. — Ты, Петрович, не гони беса… Что ты из меня юнгу делаешь? Я третий год как с каботажа ушел.

— А я двадцать лет в море хожу, — сообщил повар, морща нос. — И только два раза видел настоящий шторм, хотя сколько раз болтало — не сосчитать. Настоящий шторм, Гриша, это когда капитан молится вместе со штурманом, хотя оба они атеисты.

Беседа шла с наветренной стороны.

И кок, и матрос неторопливо курили, наслаждаясь закатным солнцем и зыбким ноябрьским теплом, которое нес на своей спине недалекий Гольфстрим.

Ужин был готов, «Полярная звезда» с достоинством гранд-дамы двигалась по серым водам на северо-восток, делая не более 15 узлов.

Волны почти не было. Загруженное судно едва заметно раскачивалось, палуба под ногами у собеседников подрагивала в такт работающей силовой установке. Могучие гребные винты закручивали воду в вихри, и та вскипала за широкой кормой белой пенной дорожкой.

— Если повезет, — продолжил кок, — так ты такого ужаса и не увидишь. Хотя, Гриша, я в жизни не видел ничего более страшного и более красивого, чем настоящий шторм. Вот вспоминаю, и у меня мурашки по спине бегут…

Он плюнул вниз с борта и проследил за летящей вниз белой точкой.

— Это что еще такое?

Рядом с выкрашенным в цвет охры боком сухогруза в океане скользили огромные веретенообразные тела.

— Киты, Петрович… Глянь! Сколько их!

Кок охнул, выронил изо рта сигарету и, шлепая по настилу растоптанными кроссовками, побежал к лестнице на мостик.