Ян Валетов - Чужие сны

Матрос же остался на месте, не отводя изумленного взгляда от черных спин, появляющихся на поверхности то тут, то там.

Вода вокруг сухогруза кипела от сотен плывущих китов, косаток, дельфинов и акул. Внезапно цвет волн изменился, сверху стали видны блестящие серебром огромные косяки рыбы, прорезавшие синеву подобно громадным лезвиям. Казалось, что к «Полярной звезде» бросились все обитатели здешних глубин. Все они двигались куда быстрее корабля и плыли так, будто бы за ними гнались.

Но кто, ради бога, может гнаться за кашалотом или косаткой?

Гриша поглядел назад, за корму судна. Оттуда слышался непонятный звук, похожий на шум водопада или огромной сливной трубы. Он легко перекрывал гул двигателей «Полярной звезды» и… Ошибиться было невозможно! Он нарастал! С каждой секундой становился громче и плотнее!

Что-то огромное, страшное надвигалось с юго-запада. Настолько большое, что не только акулы, киты и косатки казались рядом с ним песчинками.

С мостика раздались неразборчивые крики. Завыла корабельная сирена, но звук, от которого еще вчера ныли запломбированные зубы, теперь казался несерьезным — где-то неподалеку ревел настоящий водопад.

Двигатели сухогруза работали в полную силу, палубу под ногами била крупная дрожь. В машинном отделении ворочались железные великаны, их стальные пальцы вращали гребные валы на предельной скорости, но, несмотря на это, с каждой секундой корабль терял ход. Словно кто-то невидимый, но невероятно сильный, придерживал «Полярную звезду» за корму.

С трудом переставляя ватные ноги, Гриша побежал на ют.

За ограждением, насколько хватало глаз, простирался Атлантический океан — огромное водное пространство, покрытое рябью волн. Только вот линия горизонта располагалась слишком близко. Совсем близко. За ней зияла пустота, а потом… Потом снова появлялась вода.

В миле за кормой «Полярной звезды» зияла огромная воронка. Плоть океана рушилась в бездну и исчезала в ней, словно на огромной глубине кто-то выдернул изо дна гигантскую сливную пробку, и теперь стремительный поток летел в тысячеметровую канализационную трубу.

Именно прочь от нее в ужасе бежала вся океанская живность.

И невообразимый грохот, перекрывший все остальные звуки, издавала именно она. Оценить глубину воронки и ее диаметр не могли ни матросы на корме, ни капитан со штурманом, замершие в ужасе на капитанском мостике. Лишь фотографии со спутников — а они уже вовсю передавались по каналам телеметрии — были способны передать всю грандиозность происходящего бедствия. Но то, что демонстрировали фотографии, надо было еще понять разумом, а явления такого масштаба превосходят размахом любое даже самое изощренное воображение. Те, кто глядел на экраны мониторов и видел картинку из космоса, не могли поверить своим глазам.

Сухогруз уже не двигался вперед, несмотря на рев двигателей. Он остановился. Дизельная дрожь пробегала по металлическому корпусу, бешено вращались огромные валы, и лопасти гребных винтов вхолостую рубили воду.

А потом корабль начал скользить кормой вперед — так съезжает с горы джип, не сумевший преодолеть крутой подъем, покрытый жидкой скользкой грязью. Поверхность океана за судном вдруг просела, словно размытая дождями дорога, образовала уклон, который с каждой секундой становился все круче и круче, и «Полярная звезда» полетела вниз, под гору, набирая скорость и медленно разворачиваясь поперек движения.

Великан, притаившийся где-то в глубинах, сглотнул сухогруз, так же легко, как групер сглатывает беспечную сардинку. Вместе с ним в бездну отправились люди, киты, акулы, косяки рыбы — огромный рот на дне океана грохотал, заглатывая добычу.

И вдруг — захлопнулся!

Вода бешено закрутилась воронкой, заполняя пустоту.

Провал в плоти Атлантики закрылся, как и не было его. И все попавшее в этот провал исчезло бесследно. Миллионы тонн воды вращались в чудовищном водовороте еще около часа, а потом на поверхности остались тушки оглушенных рыб, странного вида пена да темные завитки на воде, похожие на огромные запятые.

За этот час спутниковые снимки катастрофы попали не только к ученым-метеорологам, но и во все крупные военные ведомства. Изображения были хорошего качества, так как облачности над местом катаклизма не наблюдалось. Тем не менее, практически все увидевшие фотографии произнесли вслух одну и ту же фразу, только на разных языках:

— Что, черт возьми, это было?

Ответ ни разу не прозвучал, и в этом не было ничего удивительного.

Никто не понимал природу произошедшего.

Никто не мог даже предположить, что трещина, бегущая по дну океана со скоростью экспресса, жадно выпила несколько миллионов тонн соленой воды и эта вода на глубине шести километров пришла в соприкосновение с раскаленной магмой и, превратившись в пар, заставила процесс пойти еще быстрее.

В шесть часов пятнадцать минут пополудни невообразимые для человека силы сначала смяли огромную подводную равнину, словно ребенок лист бумаги, а спустя несколько секунд разорвали ее пополам. В малиновый фыркающий провал полетели обломки подводного горного хребта, который одним краем касался огромной пирамиды. Дно затряслось, и пирамида медленно осела в разинутую раскаленную трещину — так оплывает восковая свеча в пылающем жерле печи. Миг — и строения не стало.

Трещины зазмеились сетью, весело разбегаясь во все стороны. Теперь их было больше десятка, и каждая выбирала себе дорогу сама.

Еще через три с половиной часа после гибели пирамиды во тьме, накрывшей восточную часть Атлантики, полыхнул взрыв, напоминающий исполинский фейерверк — в небо взметнулись раскаленные нити лавы, полетели светящиеся, мягкие, как пластилин, многотонные валуны.

Вместе с ними в воздух взлетели обломки домов, искореженные автомобили, деревья, части судов.

Вулкан, много лет бывший горой Пику, взорвался вместе с островом, которому дал название.

Это было страшно — мир еще не видел подобного катаклизма.

И мир еще не знал, что случившееся — только начало катастрофы.

Людям еще предстояло это осознать.

Его вызвали в Центр ранним утром, когда солнце уже поднялось над Сити, и они с Мариной-Селиной собирались ложиться спать.

Или не спать…

Неважно. Оба варианта были неплохи. Жаль, не сложилось.

У Кирилла не было никакого желания идти на брифинг. Брифинг в девяноста случаях из ста означал прыжок, а прыжками на этой неделе Давыдов был сыт по горло. Он вообще никуда не хотел идти, не хотел никого видеть, слышать, ни с кем не хотел выпивать. Психолог бы сказал, что у Кирилла острый приступ мизантропии, но Давыдов давно не ходил к мозгоправам — и без них было весело.