Татьяна Буглак - Параллельщики [litres]

А вот в остальном… Положение в городе напоминало классический детектив с убийством в запертом доме, когда подозреваются сразу все, и непонятно, кто на самом деле ведет расследование, а кто заметает следы. В нашем случае «домом» стал закрытый из-за блокады город, следователи снаружи не могли ничего контролировать, лишь получали отчеты, а вот подозреваемых оказывалось сразу несколько, но не отдельных людей, а организаций. Технически создать установки и продумать нападение могли только сотрудники нашей конторы и двух институтов, причем они должны были брать откуда-то средства, материалы, очень хорошо знать схему электросетей города да и многое другое. То есть наверняка быть связанными с кем-то из руководства энергопоставляющей организации и с людьми из милиции. И опять же это оказывалось доступно только конторе и двум институтам. Причем оба института находились под одинаковым подозрением: в одном из них работал Михаил Петрович, которого так и не нашли, но в процессе расследования выявили какие-то нехорошие факты, а сотрудники другого спорили с конторой из-за регистрирующей аппаратуры. Так что вопросы возникли сразу к трем «коллективным подозреваемым»: кто, как, а главное зачем все это организовал? Ну и конечно же нужно было точно доказать его связь с исконниками. В те месяцы досталось всем нашим, про руководство конторы уж и не говорю.

В общем, все ходили нервные, ждали подвоха с любой стороны и говорить открыто не стремились, даже обсуждать новые физические эффекты опасались, предпочитая посылать через Москву официальные запросы на допуск к новой информации. И это Хаук и Лаки – лучшие друзья! Нет, они все так же доверяли друг другу, а теперь и мне, но боялись подставить друг друга, сказать что-то лишнее, безобидное по своей сути, но двусмысленное с точки зрения тех, кто мог нас подслушивать. А такая вероятность была очень велика, и мы не возмущались: условия диктуют. Хотя бесило все это страшно, и всем хотелось послать такую конспирацию к чертям собачьим. Ведь мы – друзья, даже больше: мы – слаженная команда, в которой нет ни одного лишнего человека. Мы должны разобраться со всеми этими непонятками и защитить и друг друга, и, если потребуется, – других людей. И все же были вынуждены обходить в разговорах наиболее важные темы.

После одного такого звонка Лаки, проверив, выключены ли телефоны, откинулся на спинку узкого дивана и, горько усмехнувшись, заметил:

– Хаук что-то обнаружил, но не может сказать. Надеюсь, мы ищем в одном направлении.

– Что ищете? – Я налила ему чай, протянула свежую булочку – за день до этого обменяла полагавшийся мне хлеб на муку и испекла сладенького.

– Объяснение эффектам этой блокады, нашей телепортации и способ вернуть тебя домой. – Он взял выпечку.

Я отвернулась, делая вид, что ищу салфетку и стараясь скрыть выражение, которое, как я догадывалась, проступило на моем лице. Я все чаще задумывалась, какой из миров по-настоящему мой .

Хотя ситуация с расследованием нападения все больше запутывалась, исследования физиков не останавливались, а, наоборот, продвигались вперед все быстрее, и некоторые их результаты доходили и до меня, обычно в пересказе кого-нибудь из команды Тихона. Результаты же были очень интересные.

– Понимаешь, – выставляя на стол коробку с чак-чаком, объясняла Гузель, – все вертится вокруг фона пространства. Раньше это, конечно, тоже знали, но проверить все не получалось, а тут условия сложились…

– В большую фигу, – усмехнулся Шафкат и схлопотал от жены по шее.

– Не перебивай! Все условия сложились так, как никому из ученых и не снилось: два параллельщика – один с синхронным нашему миру фоном, а второй со своим уникальным, – наложение фонов сразу четырех установок, плюс фоны от всех этих зданий в поселке, усадьбы и впечатанной в нее девичьей. У нас собраны уникальные данные!

– Не забудь о наших параллельщиках, – напомнил ей Азамат. – Мы нашли подтверждение гипотезе, что все выходцы из одного мира обладают почти одинаковым фоном, но с уникальными для каждого человека особенностями.

– Погоди, я не поняла, – обернулась я к красавцу татарину, невольно любуясь утонченным аристократическим лицом парня. – Фон одинаковый и в то же время у каждого уникальный?

– Верно, – кивнул он. – Это как…

– Как музыка. – Лаки вспомнил свое давнее объяснение про тон и резонанс. – Представь, что скрипач играет одно произведение сначала на одной скрипке, потом на другой. Музыка одинакова, а вот звучание чуть иное. Но это, хотя и важно, все же не главное. Пусть ребята объяснят, они лучше разбираются.

– Да, главное не это, – кивнул Шафкат. – Главный результат, даже два главных результата, оказались очень важными: первый – для нас, второй – для тебя. Первый результат: стало понятно, почему в старых районах и в кварталах с оригинальной застройкой, где каждое здание индивидуально и легко запоминается, угроза смещения пространства намного меньше. Этому пониманию помогла как раз ты – твоя материализованная память. Но пусть лучше Инесса объяснит, это касается психологии и работы мозга, а уж потом физики.

– Все взаимосвязано. – Заскочившая в обед к мужу Инесса улыбнулась, показывая, что спорить о главенстве не собирается: все в общем деле равны. – Сдвиги пространства, разумеется, определяются именно работой установки, то есть физикой, но само по себе пространство подвержено влиянию человека. Кажется, раньше какой-то философ говорил, что то, что человек представляет, где-то обязательно существует. Конечно, его теория – не совсем то, но в некотором роде идея оказалась верна. Воспоминания и мысли человека могут несколько стабилизировать фон, только вот как, не пойму. Виталь? Тиш?

– Излучение, – прогудел Тихон. – Мозг, ты сама это знаешь, создает очень слабое, почти не фиксируемое, но все же излучение нейронов, которое влияет на фон пространства. Электромагнитные поля гармонизируются, хоть и не совсем. Но это уже с формулами надо, ты лучше о результате скажи.

– Хорошо. Человек обычно держит в памяти только то, что расположено поблизости от него – свою квартиру или рабочее место, когда он там находится, и несколько метров вокруг себя, когда идет по улице. Остальное, конечно, тоже хранится в памяти, но не востребовано в данный момент. И когда начинается сдвиг пространства, фон гармонизируется именно благодаря тому, что человек хорошо помнит только что увиденное. А что на улице хорошо запоминается? Именно яркие, нестандартные, но не очень сложные здания. Поэтому в кварталах с индивидуальной застройкой сдвиг пространства меньше. Со старыми домами тем более: их видели и помнят очень много людей, фон таких построек сам по себе более гармонизирован этой многолетней, а тем более многовековой памятью; да вы сами ведь знаете выражение «намоленное место». Только не намоленное, а сохранившее гармонизирующие колебания многих тысяч людей. Память о таких зданиях становится, по сути, коллективной, и эффект усиливается, даже если рядом со зданием нет людей. Поэтому никогда старинные здания с оригинальной архитектурой не подвергались серьезному сдвигу, конечно если до этого очень сильно не перестраивались. Эту гипотезу выдвинули лет пятнадцать назад, но доказательств не было.