Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

Пяти дней будет достаточно, а неделя еще лучше.

Рассказы, собранные здесь, – подозреваю, что это новеллы или короткие повести, но я всегда забываю соответствующее объему определение и потому предпочитаю называть их «длинными рассказами» – не объединены главенствующим принципом, но, возможно, отзываются на некоторые общие темы.

Писатели, рассуждая о темах своего творчества, становятся обычно претенциозными, поэтому я заранее прошу прощения, если последующие комментарии покажутся вам таковыми. Но каждый из нас когда-нибудь да должен порассуждать о своем ремесле – если не хвастаясь откровенно, то хотя бы напрашиваясь на похвалу.

В идеале эти рассказы, как и более крупные формы моей прозы, должны воплощать концепцию нива , которая, в свою очередь, включает в себя элементы фукинсэй, кансо, коко, дацудзоку, сэйдзяку и сибуй , усиленные резонансом ваби и саби. На деле этого, возможно, не происходит, но я все больше и больше стремлюсь к этому.

Лет десять назад я вместе с другом побывал в Японии и других азиатских странах, якобы собирая материал для романа (хотя собранный материал показал, что роман писать не следует) – но в первую очередь ради садов-дзен.

«Сад» по-японски «нива», что означает также «чистое место». Как и при восприятии любого произведения искусства, для посещения садов-дзен или любой другой разновидности японского сада требуется определенный образовательный уровень. Самое простое здесь, равно как в беллетристике или изобразительном искусстве, может значить гораздо больше, чем кажется на первый взгляд: разровненная граблями галька представляет море, камень – остров, где обитают миллионы душ, маленький кустик – все леса мира.

В таких садах (а со временем, надеюсь, так будет и в моих работах) определяющим элементом является фукинсэй, предполагающий, что принцип построения композиции всегда должен быть асимметричен. В эстетике есть один малоизвестный факт: каждый человек от рождения, знает он об этом или нет, во всем – в цветочных букетах, в собрании гладких камешков, в интерьере, в искусстве, в архитектуре, в литературе – предпочитает либо симметрию, либо асимметрию. Большинство людей в западных культурах тяготеет к симметрии, порой очень жесткой. Японский сад, как и почти все в японской эстетике, – праздник асимметрии. Думается, что и жизнь не столь симметрична, какой мы с нашим локальным восприятием хотели бы ее наблюдать.

Темы моей работы, как я стал замечать после почти двадцати лет профессиональной деятельности, постоянно кружат вокруг аспектов любви и утраты, а собственно в ремесле я стремлюсь к кансо (простоте) и к ее брату, но не близнецу коко. Коко — это путь к строгости и зрелости, возвращение к основам и к почитанию того, что достойно почитания. Для стиля, при всей моей любви к лирической прозе Ондатже или Набокова, я выбрал бы, как садовник из Нары, сидзен – естественность, сознательный отказ от всяких претензий. Иногда это достигается через сэйдзяку : выбор молчания – а не шума; спокойствия – а не волнения. А иногда и нет.

Сибуй, ваби и саби – идеи сложные; я не преследую их как цели в жизни или в писательской работе, но они при этом постоянно преследуют меня. Составная часть ваби – это основополагающий принцип дзен, гласящий, что расцвет несет в себе предощущение небытия. Сад Рёандзи разравнивают граблями трижды за день, очищая гравий от упавших с дерева лепестков, но совершенство гравия и камней достигается именно этими недолговечными лепестками, этими случайными, но неизбежными встречами с умирающей красотой, которую сгребают граблями, напоминая нам, что даже на празднестве жизни и красоты нас все время лишают чего-то незаменимого. Саби позволяет нам открывать эту красоту в патине времени, в пятнах лишайника на камне и поваленном дереве, говоря нам, что время при всей своей дьявольской жестокости к людям проявляет великодушие к неодушевленным предметам. Миров на наш век – семьдесят лет, – быть может, и хватит сполна, но время не дает нам возможности насладиться ими; время – единственный дар, отнимающий у нас все, что мы любим, и всех, кого любим, если его сполна. Принятие и, возможно, празднование саби – предощущения небытия, пока все любимые и всё любимое нами еще при нас, – пробный камень некоторых рассказов этого сборника.

С сибуй, словом почти непереводимым, многие из нас уже встречались. В переносном смысле оно обозначает хороший вкус, а в буквальном – вяжущее ощущение, которое мы испытываем, надкусив неспелую хурму. Я всю жизнь испытываю это по отношению к природе: любование ее красотой и сложностью всегда борется во мне с желанием ее осентименталить. Мы живем, по моему мнению, не только в сентиментальном, но и в регрессивно незрелом веке, почти не дающем нам рассмотреть, что природа не только мила и благостна; мы забываем тот изначальный терпкий вкус, придающий заключенной в ней чистоте еще большую сладость. Моя юная пророчица Келли Дэл пытается научить этой терпкой реальности своего бывшего учителя; возможно, это же входит в недоставленное послание Канкаридиса и его собратьев. И это наверняка главное из посланий Энеи, мессии, вопреки своей воле воплощающей человеческую вселенную в «Сиротах Спирали».

Юген требует тонкости, требует скорее предположений, чем открытий. Если соединить его с принципом дацудзоку – надмирности , не имеющей ничего общего с эксцентричностью, трансцендентности привычного, которая и не снилась мятежным конформистам, – литература приобретает ту особую странность, которую критик Гарольд Блум считает общим элементом долговечной литературы, находя ее у таких авторов, как Шекспир, Джейн Остен и Джон Фаулз.

Войдем же вместе в сад-дзен. Там будет огонь в образе каменного или железного фонаря. Будет земля в образе камня. Будут вода, воздух, растения и животные в своих истинных образах. Вода будет везде, хотя бы в виде предположения или искрящейся процессии капель водопада.

Садовая тропинка, родзи, – скорее философия, нежели камень. Каждый шаг по ней распланирован так, чтобы уводить посетителя от зеркала бренного мира к его противоположности. Камни родзи сознательно уложены через неправильные промежутки (согласно принципу фукинсэй ), побуждая идущего смотреть под ноги, ничего не брать на веру, замечать новые пейзажи и ракурсы. Среди этих пейзажей расставлены другие камни, стоячие, – для пауз, для медитаций по поводу увиденного или пропущенного.

Чтобы увидеть сад-дзен целиком, нам понадобится тонкость юген, умение дзен-садовника создавать скрытые виды, уголки, показывающие относительность тени, – и умение распознавать целое по раздробленному отражению в воде, и чувство красоты смутно прозреваемых форм и слоев. Мы найдем радость в том, что отразится в пруду при луне, в камне, в фактуре песка, в символах, в тенях бамбука, накладываемых луной одна на другую.