Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

Мое любимое место в рассказе – это, пожалуй, сцена в тундре, когда Келли, держа рассказчика под прицелом, телепатически делится с ним поэзией тундровых терминов: редина, луговой крот, полярная хоровая лягушка, снежная камнеломка, солифлюкционные террасы, овсы и осоки, желтобрюхий сурок, вечная мерзлота, нивационные цирки, шафрановая амброзия, колокольчики зеленолистые, осока-человеконенавистница…

Последняя, возможно, выполняет в этом перечне не единственную функцию.

Должен заметить, что ваби– и саби -факторы времени в природе нигде не проявляются так наглядно, как в крамгольце или в эльфовом дереве – тундровых деревцах, насчитывающих, возможно, тысячу лет. И в ледниковых моренах, и в поваленных стволах, и в обросших лишайником скалах, и в рунических эскерах.

И в заключение – несколько терминов, которые вам, может быть, пригодятся.

Кьяроскуро – распределение светотени на живописном полотне.

Пентименто – расчистка фрагмента живописного полотна от слоя наложенной позднее краски.

Палимпсест – рукопись на пергаменте поверх смытого или соскобленного текста.

Палинодия – стихотворение, в котором автор отрекается от сказанного им в других стихотворениях.

Утром я увидел, что шоссе на Боулдер исчезло, на небе нет самолетных следов, а осины сияют ярким осенним золотом, хотя сейчас должна стоять середина лета. Но когда я протащился на джипе четыре мили по лесным колдобинам, вид внутреннего моря добил меня окончательно.

– Вот черт, – пробормотал я, вылезая из джипа и подходя к краю обрыва.

Море простиралось на восток, где следовало быть холмам и равнинам, – до самого горизонта и еще дальше. Мутные волны плескали на илистый берег. Там, где стояли под песчаниковыми глыбами Утюгов башни-коробки Национального центра атмосферных исследований, теперь тянулось покрытое кустарником и водяными окнами болото. От древесного оазиса и невысоких домов Боулдера не осталось и следа. Тридцать шестое шоссе не рассекало больше лес на склоне в своем стремлении на юго-восток, к Денверу. Дорог в поле зрения не было вообще. Денверские высоты и сам Денвер тоже пропали. Только море – на север, восток и запад, сколько хватал глаз, серо-голубое, каким я запомнил в юности озеро Мичиган. Волны плескали беспорядочно и шум производили тоже озерный, ленивый, не похожий на настоящий прибой.

– Черт, – снова сказал я и достал «ремингтон» из чехла на заднем сиденье.

Пользуясь двадцатикратным оптическим прицелом, я обозрел овраги, сбегающие между Утюгами к болоту и морскому берегу. Ни дорог, ни сколько-нибудь заметных звериных троп. Я поставил ногу на камень, оперся локтем на колено и, стараясь держать прицел твердо, повел им справа налево вдоль темной полосы побережья.

В грязи отпечаталась одинокая цепочка следов, идущих из оврага как раз подо мной (я стоял на том, что когда-нибудь назовут горой Флагшток). Они вели к лодке, вытащенной на песок за самой линией прибоя. В лодке не было никого, и обратного следа от нее тоже не было.

Что-то цветное и движущееся привлекло мое внимание в нескольких сотнях метров от берега. Я перенес винтовку туда. Там, где кончалась отмель, покачивался желтый буек.

Я опустил «ремингтон» и подошел на шаг ближе к обрыву. На джипе здесь съехать нельзя: сначала мне пришлось бы потратить несколько часов или дней, расчищая тропу между растущим в овраге сосняком. И даже тогда я не обошелся бы без лебедки, перетаскивая джип через валуны и отвесные склоны. Дело того не стоило. Лучше уж спуститься пешком – это займет около часа, не больше.

«Чего ради? – сказал я себе; лодка и буек – еще одна обманка, шуточка Келли Дэл. – Или она просто хочет выманить меня на воду, чтобы легче было пристрелить».

– Черт. – Сказав это в третий и последний раз, я спрятал винтовку в чехол, достал синий рюкзак, убедился, что провизия, вода и револьвер на месте, переместил нож на поясе так, чтобы в случае чего сразу его достать, взял винтовку на сгиб локтя, бросил прощальный взгляд на джип и двинулся вниз, к далекому морю.

«Ты неаккуратна, Келли, – думал я, скользя по грязному склону и придерживаясь за осины. – Одно с другим не вяжется. Ты напортачила так же, как вчера с триасовым периодом».

Внутреннее море могло относиться сразу к нескольким эпохам – к позднему меловому периоду или позднему юрскому, но в мелу, около семидесяти пяти миллионов лет назад, – ему следовало бы простираться гораздо дальше на запад, с заходом в Юту, а Скалистые горы, которые я видел в двадцати милях там же, на западе, тогда еще только формировались из островов, рассыпанных в покрывавшем Калифорнию океане. Утюги, торчащие сейчас надо мной, существовали лишь как слой мягких осадков. Если же имелась в виду средняя юра, почти за сто миллионов лет до мела, то тогда все это было частью мелкого теплого моря, занимавшего пространство от Канады до северной границы Нью-Мексико. К югу отсюда следует быть огромному соленому озеру, а грязевые равнины южного Колорадо и северного Нью-Мексико должны тянуться узким перешейком почти на двести миль между двумя водоемами. Этот район центрального Колорадо был бы тогда островом, опять-таки без гор и без Утюгов.

«Ты все сделала неправильно, Келли. Тройка тебе. Да нет, какая там тройка – пара». По-прежнему стояла тишина.

То же самое относилось к флоре и фауне. Вместо сосняка и осинника, через которые я пробирался, в юрском периоде здесь росли высокие, стройные саговникоподобные деревья, украшенные соцветиями и шишками, а подлесок состоял не из можжевельника, а из экзотического хвоща с листьями, как у банана. Поздняя меловая флора была больше привычна глазу – низкие широколиственные деревья и высоченные хвойные, – но она изобиловала роскошными тропическими цветами наподобие магнолии, и во влажном воздухе висел их густой аромат.

Воздух между тем не был ни жарким, ни влажным. Обычный осенний колорадский денек. И единственными цветами, которые я видел, были какие-то мелкие кактусы под ногами.

Фауна была тоже неправильная. И скучная. Динозавры существовали и в меловом, и в юрском периодах, но в то утро мне попадались на глаза только вороны и три белохвостых оленя, спешно укрывшихся в лесу, когда я находился за целую милю от них, а на вершинах Утюгов мелькали порой золотистые бурундуки. Если какой-нибудь плезиозавр не высунет из-под воды свою тощую шею, остается заключить, что море просто трансплантировано в нашу эру. Предыдущие посещения доисторических времен тоже не принесли мне ничего, кроме разочарований. Я с удовольствием поглядел бы на динозавров – хотя бы ради того, чтобы проверить, правильно ли аниматорская команда Спилберга передала их движения.