Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

– Идиот, – сказал я себе, скатившись по темному склону и чуть не напоровшись на колючую проволоку. Перелезая через нее и будучи уверен, что около кемпинга никаких заграждений нет, я мысленно повторил «идиот» и подумал, не лучше ли будет сесть и переждать до рассвета, несмотря на холод.

В эту минуту я увидел костер Келли Дэл.

Я ни на миг не усомнился, что это ее костер, – я давно сообразил, что в нашей вселенной других людей, кроме нее, нет, – и когда, двигаясь тихо, я преодолел двадцать метров кустарника и вышел к поляне, то действительно увидел Келли Дэл. Она сидела в круге света с гармоникой в руках и задумчиво на нее смотрела.

Несколько минут я выжидал, чуя здесь очередную ловушку. Свет отражался от хромовой поверхности инструмента, и эта игра отсветов, похоже, поглощала ее целиком. На ней были все те же тяжелые ботинки, шорты и плотная футболка, которые я видел еще три дня назад, после ухода с Мон-Сен-Мишель; лицо загорелое. Лук, гнутый из какого-то композита космической эры, с несколькими оснащенными сталью стрелами в корпусе, лежал натянутый, в полной готовности у бревна, на котором сидела Келли.

Я, наверное, произвел какой-то звук, – а может быть, она просто почувствовала мое присутствие. Как бы то ни было, она подняла голову – я заметил ее испуг – и посмотрела туда, где я прятался.

Приняв решение мгновенно, я ринулся через разделявшее нас темное пространство, уверенный, что она успеет схватить лук и пустить стрелу прямо мне в сердце. Но она повернулась к оружию только в последнюю секунду, когда я, перелетев прыжком оставшиеся шесть футов, обрушился на нее. Лук и стрелы улетели в темноту по одну сторону бревна, мы с Келли рухнули по другую, ближе к костру.

Я полагал, что окажусь все-таки сильнее, чем она, но предвидел, что она проворнее и гораздо, гораздо ловчее. Но это не так уж важно, если я буду действовать достаточно быстро.

Мы раза два перекатились, и я придавил ее к земле, вытаскивая нож. Келли замахнулась ногой, но я зажал ее ноги между своими. Она хваталась за мой свитер, тянулась ногтями к лицу. Я, орудуя левой рукой и торсом, заклинил ей руки и подвел нож к ее горлу.

Когда сталь коснулась ее шеи, всякое движение прекратилось – осталась лишь моя тяжесть, давящая на нее, и память о только что кипевшей борьбе. Оба мы тяжело дышали. Ветер швырялся искрами и осиновыми листьями. Зеленые глаза Келли смотрели оценивающе и удивленно, но без страха – и ждали. Наши лица разделяло всего несколько дюймов.

Я повернул нож острым краем вверх и легонько поцеловал ее в щеку. Потом отстранился немного, чтобы снова видеть ее глаза, и прошептал:

– Прости, Келли. – Оперся рукой о бревно и дал ей свободу.

Она тут же метнулась вбок – так, по моим предположениям, атакует пантера, – оседлала меня, пережала предплечьем гортань, а другой рукой придавила мое запястье к бревну и заставила выронить нож. Лезвие теперь оказалось у моего горла. Я не мог его видеть, но чувствовал – острое, как скальпель, – на своей коже. Наши глаза опять встретились.

– Вы нашли меня. – Нож выполнил точное смертоносное движение – вниз и в сторону.

Я ждал потока крови из рассеченной артерии, но ощутил только легкий ожог. И прикосновение холодного воздуха к неповрежденному горлу. Я сглотнул.

Келли отправила нож в темноту следом за своим луком, завела мне руки за голову и оперлась на локти по обе стороны от меня.

– Вы все-таки нашли меня, – прошептала она и склонила свое лицо к моему.

Что происходит дальше – неясно. Возможно, она целует меня, возможно, мы оба целуемся, но время в этот момент утрачивает свою последовательность, так что, возможно, ничего такого вообще не происходит. Ясно одно – и останется ясным до последнего моего мгновения: за миг до того, как секунды перестают следовать одна за другой, я опускаю Келли на себя, и она подчиняется с чем-то похожим на вздох, и ее лицо обволакивает мое теплом, более интимным, чем любой поцелуй, и ее тело лежит во всю длину на моем, но (необъяснимо) продолжает опускаться и приближаться, это больше чем соприкосновение тел и кожи, она входит в меня, я в нее, и это не имеет ничего общего с сексом. Она проникает в меня, как призрак мог бы проникнуть во что-то материальное, – медленно, чувственно, но без всяких неловких усилий, она вливается в меня, она все так же осязаема, но проходит насквозь, как будто наши атомы – это звезды сливающихся галактик; они проходят друг сквозь друга, не контактируя, однако гравитационные поля изменяются навсегда.

Не помню, чтобы мы разговаривали, но помню три вздоха: Келли Дэл, мой и ветра, прилетевшего раскидать последние искры – костер за период остановки времени успел прогореть до углей.

Проснувшись (один), я сразу понял, что все изменилось. Освещение, воздух — все стало другим. И я тоже. Я владел своими ощущениями лучше, чем за многие годы до этого, словно исчезла преграда между мной и миром.

Мир теперь, как я сразу почувствовал, был реальнее, постояннее. Я стал более полным, а мир опустел.

Мой джип стоял на территории кемпинга. Палатка осталась на том же месте, но вокруг появились другие палатки, другие машины, другие люди. Супруги средних лет, завтракавшие у своего «виннебаго», дружески мне помахали. У меня рука не поднялась помахать им в ответ.

Когда я грузил в джип свернутую палатку, подошел смотритель:

– Вы ночью приехали? Я не видел. С вас семь долларов, если не хотите остаться еще на сутки – в этом случае еще семь. Больше трех суток нельзя – у нас сильный наплыв этим летом.

Не сумев ничего вымолвить, я, к своему легкому удивлению, обнаружил, что в бумажнике до сих пор есть деньги. Я дал смотрителю десять долларов, и он отсчитал сдачу.

Он уже уходил, когда я наконец выговорил:

– Какой теперь месяц?

– С утра июль был, – улыбнулся он.

Я кивнул. Никаких объяснений больше не требовалось.

Я принял душ и переоделся у себя в квартире. Все там было так, как я оставил, уходя вчера вечером. В кухонном шкафу стояли четыре бутылки скотча. Я начал выливать виски в раковину, понял, что это ни к чему, поскольку выпить меня не тянет, и поставил бутылки обратно в шкаф.

Для начала я поехал в начальную школу, где когда-то преподавал. Там было пусто из-за каникул, но служащие присутствовали. Директор сменился, однако секретарь, миссис Коллинз, меня помнила.

– Мистер Джейкс! Не сразу узнала вас с этой бородкой. Вам идет, к тому же вы похудели, да и загорели. Ездили куда-то на каникулы?

– Вроде того, – усмехнулся я.

Картотека была на месте. Я боялся, что личные дела отправили в округ или передали в среднюю школу вместе с учениками, но с седьмого класса, как выяснилось, полагалось заводить новые досье, где старый материал представлялся в сжатом виде.