Дэн Симмонс - Сироты вечности [сборник litres]

То, что она считала самой трудной задачей, – выплавка пещер, лестниц и туннелей при помощи большеобъемной горелки – на поверку оказалось легче всего. И приятнее. Углубившись в айсберг на двадцать ярдов, сооружая ловушки для холодного воздуха и вырубая ступеньки с перилами вручную, она наткнулась на естественную трещину, по которой спустилась еще на пятьдесят ярдов и стала прорубаться вбок, лишь когда та сильно сузилась.

Пещеры Сейви осветила плазменными шарами и автономными галогенными трубками. Дневной свет антарктической зимы так глубоко проникнуть не мог. Потрудиться пришлось потом, стаскивая в жилые пещеры ниже уровня моря, в самое сердце айсберга, продукты и оборудование. Пользуясь точечными нагревателями, Сейви умудрялась поддерживать тепло в своем жилом пространстве, не растапливая при этом ледяной дом. Спала она в мехах и теплоизолирующем пенопласте, а просыпаясь, бралась за свою старую аппаратуру и документацию.

По привычке, выработанной во время прежних уходов от мира, она отключила все каналы связи и факса, какие только могла отключить. Теперь, когда до финального факса оставалось все меньше и меньше дней, у нее появился дополнительный стимул для размышлений. Она корпела над жесткими дисками и пергаментами. Чувствуя приближение приступа клаустрофобии, она выходила наружу, в полярную ночь. В обросшем инеем соньере она прибавляла мощности в обогревателе и подключалась к дальнесетевой болтовне, не участвуя в ней. В последние дни Сейви, когда ее одолевало беспокойство, просто прожигала очередной туннель, расширяя свой лабиринт с голубой подсветкой.

Сны, начавшиеся еще до ухода в айсберг, порядком ей докучали. Их причина, принимая во внимание ее профессию и ее увлечения, была достаточно ясна. Однако они вселяли в Сейви тревогу. Она знала, чем закончилась та экспедиция, и близилась к этому концу ночь за ночью, совместно с полярниками. Им осталось не так уж много.

Петра и Пинхас думали, что выйдут прямо в фойе – у всех людей старого образца, имевших дом или квартиру, имелось и факсовое фойе, – но система безопасности, к их удивлению, одела их поверх вечерних костюмов в молекулярную термооболочку, снабженную закрытыми капюшонами, очками, лобовыми лампами и тепловентиляцией.

Это пришлось кстати, поскольку в фойе стояла полная тьма и стужа.

– Какого черта? – сказал Пинхас.

Он ни разу не бывал у Сейви на горе Эребус, хотя несколько лет до ее переезда сюда они были любовниками, но знал: она ни за что не бросила бы свой дом на волю стихий, чтобы попросту отправиться отдыхать.

Петра кивнула на дверь из фойе в дом – та была открыта.

Пинхас вошел первым, чувствуя себя непрошеным гостем. Дом Сейви, набитый мебелью и разными вещами, громоздившимися порой до потолка, был большим и насчитывал несколько этажей – Сейви воздвигла его из старинных жилых модулей и еще более древних элементов, добытых ею в Мак-Мердо, заброшенной столице Антарктической Республики. Пинхасу с Петрой понадобилось не меньше двадцати минут, чтобы его обойти.

Петра нашла выключатель, но свет не зажегся. Сейви, должно быть, отключила дом от сети – но зачем?

Пинхас отыскал галогенные трубки в помощь их налобным фонарикам. Летом из больших, с тройным остеклением окон открывался, наверное, потрясающий вид – дом стоял высоко на склоне вулкана и смотрел на север, – но теперь за стеклами в морозных узорах стояла непроглядная ночь. Комнаты, которые Сейви использовала для жилья, были комфортабельными и не такими заставленными, как все остальные. Петра заметила, что кое-какой мебели, кажется, недостает – она бывала здесь в период своей любовной связи с Сейви, – но подумала, что она в этом не уверена.

Длинные узкие мастерские, библиотеки и склады казались при свете фонариков нереальными. В воздухе висела снежная пыль, все поверхности заиндевели и обжигали холодом даже сквозь термоперчатки.

Пинхас потрогал гладкие черные предметы, похожие на трилобитов:

– А это что такое?

– ДНК-компьютеры. Ранний двадцать первый век, кажется. Сейви откопала их на свалке в Мак-Мердо.

Пинхас усмехнулся вопреки мрачности окружающего:

– Компьютеры как материальные объекты? Да еще в скорлупе?

Они вернулись в центральный жилой модуль, и Петра извлекла из груды старых сканеров и бумажных книг современный пергамент:

– Смотри: это почерк Сейви.

– Ты умеешь читать? – изумился Пинхас.

– Нет, но я узнаю ее почерк. Если бы мы прочли это, то еще больше вторглись бы в ее личную жизнь, но все-таки…

– Но это может быть ее письмом к нам… то есть к тебе. – Он провел рукой по пергаменту, собравшись включить считывающую функцию и позволить золотым строчкам заструиться вверх по руке.

– Нет! Не надо! – перехватила его запястье Петра.

Пинхас, недоумевая, опустил руку.

– Я просто подумала, – сказала Петра, смущенно глядя из-под очков, – что считывание пройдет через одно из колец, ну и…

– Легкий приступ паранойи? – нахмурился Пинхас.

– Пожалуй. Но все-таки лучше найти «старомодного», умеющего читать – пусть переведет нам.

– Ты знаешь такого, кто умеет?

– Есть один ученый, – кивнула Петра. – Зовут его Греф. Он довольно хорошо знает Сейви по работе на раскопках Парижа. Мы с ним свяжемся, а это возьмем с собой. – Петра сложила пергамент и спрятала к себе в карман сквозь термомембрану.

– А по-моему, с чтением лучше подождать. У нас в запасе еще тридцать дней. Дадим Сейви время объявиться самой. Прежде чем читать ее личные заметки.

– Согласна. Отдадим это Грефу недели через две. Если Сейви не покажется, письмо, возможно, позволит нам понять почему.

Они постояли еще немного в холодной гостиной Сейви.

– Думаешь, с ней что-то случилось? – спросил Пинхас.

– Что с ней могло случиться? – через силу улыбнулась Петра. – В любом серьезном случае существовала бы запись о реконструктивной транскрипции, однако дальнет сообщает, что с ней все благополучно.

– Лучше бы они просто сообщили нам, где она.

– Охрана свободы личности.

При этих словах они улыбнулись оба, огляделись напоследок и отфаксировали на север.

Оутс умер первым, как всем известно. Вернее, было известно, когда история еще кого-то интересовала, думала Сейви за пятнадцать дней до финального факса. Несколько суток назад она отказалась от сна.

Оутс ушел из палатки Скотта в ночь на 15 марта 1912 года, сказав: «Я выйду и вернусь, может быть, не сразу». Скотт, Бауэрс и Уилсон знали, что ослабевший Оутс вообще не вернется, выйдя в такую вьюгу. Знали, но не остановили его. Четырнадцать дней спустя, 29 марта, они тоже умрут в своей палатке, всего в одиннадцати милях от склада, от спасения.

Скотт потратил последние силы на заметки и письма. Он выступал в защиту экспедиции, превозносил мужество своих товарищей. Последние слова, написанные им, были: «Бога ради, не оставьте наших близких». Он оставил короткое прощальное письмо своему дорогому другу, сэру Дж. М. Барри, автору «Питера Пэна». Выходило, что потерянные мальчишки – это Скотт и его спутники.